И всё же Иванко поел горькую от морской воды вареную рыбу и жидкий хлеб с привкусом ила, запил из бутылки.
Передохнули, пошли дальше. Шли неторопливо — по глинистой извилистой тропе, в сторону Нюмдя Вэвы. Теперь бабка Ирина шла босиком, с узелком за плечами, а Иванко вышагивал рядом с ней в теплых нерпичьих тобоках.
Вода уже прибыла. Море плескалось у самых ног. Легкий ветерок, казалось, дул со всех сторон. Пахло торфом, морем, ягелем и цветами…
Марина знала: если рыбаки сдадут улов, они не будут ждать нового прилива — вернутся в домик отдохнуть. Но вот ушел и очередной прилив, а их всё не было. Еду, приготовленную к приезду бригады, она аккуратно разложила на длинном столе и легла на узкую скамью отдохнуть. Но сон не шел: Марина знала и капризы Нюмдя Вэвы…
Залаяли собаки. Марина вскочила со скамейки, шагнула к двери и столкнулась лицом к лицу с Гришем.
— Приехали? — спросила она радостно.
Гриш недоуменно пожал плечами:
— Приехал…
— Один?
— Один… А разве их ещё нет?
— Нет…
Гриш задумался:
— Они ушли пешком по коренному берегу ещё вчера вечером… До сих пор не было?
— Нет.
— С Митькой раньше такого не бывало, — сказал Гриш и шагнул через порог. — Может, что случилось?
— Они же идут по сухой земле. Земля — не море! — испуганно посмотрела в озабоченное лицо Гриша Марина.
Гриш попытался было улыбнуться, но улыбки у него не получилось. Переобувая мокрые пимы, Гриш предложил:
— Может, ничего и не случилось… Я пойду им навстречу.
Опять залаяли собаки.
— Они? — обрадовался Гриш.
Марина метнулась к маленькому окну — узнала двоих.
— Они? — спросил Гриш.
— Гости нашей Нины — Иванко и бабка Ирина.
А потом распахнулась дверь, и первым, улыбаясь, вкатился в избу Иванко, за ним переступила порог бабка Ирина.
— О-о! Хохо-о!.. — вздохнула старуха. — Здравствуйте.
— Здорово! — ответил Гриш.
— Проходите к столу, — предложила Марина. — Рыбки поешьте, чайку попейте. А наших нет до сих пор. Вы их там не видели?
— Нет, — отозвался Иванко.
— Не видели, — подтвердила и бабка. — Мы-то по отмели шли. Ещё в тот отлив речку перешли. Разве нашими с Иванко ногами по мягкой земле ходить? Мы и так устали. А они как?
— По коренному берегу, должно быть, пошли, — задумчиво, почти самому себе ответил Гриш.
Марина сказала:
— Бабушка, вы-то теперь до жилья добрались. Будьте хозяевами, а мы с ним наших поищем…
Гриш и Марина оделись поспешно и вышли.
Была ночь. Но солнце, так и не черпнув океанской волны, уже начало подниматься. Гриш прислушался: по шелестящему, скоро гаснущему шуму волн, накатывающихся на берег, понял, что отлив уже начался.
— Опять мы опоздали, — тяжело вздохнул он. — Уже две воды прошло, а сети не просматривались. Плохо.
Марине сделалось обидно за своего мужа, и она отвела глаза в сторону. Гриш обогнал её — шел впереди. Марина виновато плелась сзади.
Еле заметная, заросшая травой тропинка бежала по коренному берегу моря в сторону Нюмдя Вэвы. Вода в море спала. По обнаженному мокрому песку на отмелях бродили зябко босоногие чайки. Сидящих на земле чаек не было. А это значило, что погода будет хорошая и в дневную воду можно будет потрясти сети — чайки обещали солнце.
Марина и Гриш перебрели речку, прошли небольшой мысок и подошли к низине, окаймляющей приливное озеро. Марина вдруг увидела под кряжем на траве что-то темное и радостно закричала:
— Человек! Кажется, человек.
Гриш пошарил глазами по ровной поляне, простирающейся под излукой коренного берега, взгляд его остановился,
— Да, люди, — почему-то без особой радости сказал он.
Марина побежала вниз, под кряж. Теперь Гриш шагал за ней. Марина подбежала к распластавшимся как попало на земле людям и вдруг растерянно застыла. Подошел и Гриш. И тоже словно окаменел:
— Спят?
— Кажется, — шепнула Марина и кашлянула в кулак.
Первым зашевелился Микит; поднял с трудом взлохмаченную голову; бессмысленно смотрел на Марину и Гриша… Среди спящих не было лишь Митьки и Нины.
— Где Митька? — присев, встряхнула Микита Марина.
Не понимая, о чём его спрашивают, Микит промычал:
— Какой Митька?
— Бригадир ваш! Мой муж! Муж! Понимаешь?
Микит оглядел товарищей, лежавших вокруг, кому где приголубилось, и пересохшим голосом объяснил:
— Не знаю, все были здесь…
На шум голосов поднимались, словно двухпудовые гири, головы и других рыбаков, открывались опухшие от перепоя глаза. Марина круто повернулась, не в силах удержать набегавшие слезы, и пошла к морю: она не хотела, чтобы её минутную слабость видели рыбаки.
Поднятые ветром, над мутно-синими у берега волнами вились белые чайки. Под косыми лучами восходящего солнца горели в морской дали золотые зубцы шестака — ряды кольев, поддерживающих сети.
На кольях в ожидании добычи ютились белыми поплавками дремлющие чайки. На каждом колышке чайка. А это значило: рыбы немало. Но рыба не выбрана из сетей.
«И браку будет немало», — подумала невольно Марина как бы механически, потому что её голову сверлила в эти минуты лишь одна неотступная мысль: «Где Митька?.. А Нина?»
Марина сделала несколько шагов к ближнему валуну — хотела присесть… и обмерла. В расщелине коренного берега лежала спящая Нина. Ветер играл её ситцевым платьем, оголив крутые сильные бедра. Рядом с Ниной, улыбаясь во сне, лежал Митька. Он тоже спал… Марина окаменела; не знала, что делать. Хотела закричать — пристыдить! — не было голоса. Заплакать — зареветь от обиды и боли в душе! — исчезли слезы. И вдруг, не сознавая того, что она делает, Марина подбежала к Митьке, ударила по щеке, растормошила Нину, плюнула ей в лицо и, дико захохотав, побежала; бежала вопя:
— Я думала, несчастье с ним!
Встревоженные движением на берегу и дикими воплями, застонали, заплакали чайки, взмыв в небо.
Марина с трудом подняла голову. Колючая боль в плече не проходила. В комнате всё было белое —
