— Пущай живет, значит?! — возмутился Всеволод. — Дровосеки вон всю горницу у меня челобитными завалили. Боятся по лесу ночью ходить!
— А чего это им не спится, чего это они по лесу ночью шастают? — удивился Тихон. — Ночью-то все нормальные люди по домам спят!
— Не дерзить князю! — прикрикнул на дружинников Николашка. — Ишь ты, разговорились.
— Так и до бунта недалеко, — задумчиво изрек Всеволод. — Разъярятся дровосеки и терем мой в осаду возьмут, что тогда делать? А ведь так раз уже было.
— Ну, то давняя история, — подал голос Николашка. — Ты, князюшка, помнится, налоги на топоры ввел. Вот дровосеки и сбесились.
— Так ведь у меня же терем загорелся! — возразил князь. — Наискосок. Еле потушили, а ремонт-то денежек стоит. Кто ж на Руси бесплатно работать на князя станет? Плати, дескать, Ясно Солнышко, плотникам, рхетекторам разным. Денежкой плати аль первачом душистым. А первач где взять? Купить. У кого? У своих же крестьян. Замкнутый круг!
— Сами виноваты, что тогда терем загорелся, — довольно дерзко возразил секретарь. — Я хорошо тот год помню. Выпили, значит, и стали Змея Горыныча изображать, по палатам с факелом аки угорелый бегать.
— Но-но! — Всеволод погрозил не в меру разговорившемуся Николашке кулаком. — Ты это… не забывайся, с кем говоришь! Половцы вон, поди, ждут не дождутся, когда ты к ним на мирные переговоры поедешь. Все у Кончака спрашивают: «Где же, однако, этот Острогов, отчего к нам не едет?»
Николашка заткнулся.
Хорошее настроение у князя было не вечным.
— Кто сейчас из русских богатырей не занят? — немного подумав, спросил Всеволод.
Секретарь порылся в своей бересте и вытащил из маленького древнего короба небольшой рассыпающийся от времени свиток.
— Вот он реестр героев расейских! — Николашка бережно протянул список князю.
Князь громко чихнул.
Документ был на редкость пыльный.
— Так что тут у нас… э… э… Иван Тугарин — купеческий сын. Тяжеловес, спаситель Руси во времена нашествия Навьих колобков.
— Помер давно, — буркнул Тихон, — от ожирения.
— Как так помер? — разозлился Всеволод. — Без моего разрешения?!!
— От обжорства, — подтвердил слова дружинника Николашка. — Доконали беднягу колобки эти.
— Ладно… проехали. Далее… Герасим Подкова. Средний вес. Подвиги… Утопил Муму, заковал в медные кандалы золотую блоху Фомы. Сражался со Сторуким Великаном. Хотя нет… не сражался. Тут неразборчиво написано. Ага! Выпивал со Сторуким Великаном. Несколько раз посрамил Бабу Ягу. Как посрамил, не уточняется.
— Тоже помер, — отозвались племянники.
— От обжорства?
— Спился.
— Гм… так, дальше. Херакл Олимпийский, тяжеловес. Подвиги… Эй, а этот что здесь делает?!! Он же иноземец!
— Не знаю, — пожал плечами Николашка. — Не я сей список составлял.
— Тогда Усыня.
— Помер.
— Горыня.
— Пропал без вести.
— Дубыня.
— А такого вообще не было!
— Как это не было?!!
— Гусляры выдумали.
— Да что же это? — Хорошего настроения у князя как не бывало. — Николашка, сейчас ты у меня сей реестр сожрешь!
— Там еще один богатырь есть! — судорожно сглотнув, закричал Николашка. — Настоящий, в самом конце приписан, не губи, князь!
— В самом конце, — проворчал Всеволод, вертя в руках древний список. — Ага! Есть! Илья Иванович Муромец. Супертяжеловес. Га! А не тот ли это Муромец, который так на шестнадцатилетие свое упился, что пролежал в опохмеле на печке целых тридцать лет?
— Тот самый, — подтвердил секретарь. — Сколько подвигов, сколько дел ратных…
Всеволод задумался:
— А живет где?
