— Еде-э-э-эт…
Князюшка выглянул в оконце и запустил сапогом в здорового русого детину, во всю глотку ревущего с крыши терема.
— Кур, кур разгоните, остолопы! — прокричал Всеволод ошалело бегающим вокруг дружинникам.
Кур кое-как наспех разогнали. А вот со свиньями пришлось туго. Ну никак не хотели хрюшки покидать грязные лужи, расположившись аккурат у самого крыльца.
— Николашка, да что же это?!! — в отчаянии завопил в окно князь.
Но Николашка, командующий дружиной, лишь беспомощно всплеснул руками.
— Водой их колодезной, водой окатите! — посоветовал кто-то из упитанных крестьян. — Свиньи чистоту не любят!
— Ох, не дадут мне мериканцы в этом году золота, — сокрушенно покачал головой Всеволод. — Прощай байка про самый передовой расейский удел, и все из-за каких-то свиней!
Дружинники принесли в деревянном ушате холодной колодезной воды и с бодрым «Ех!» окатили нежившихся в грязи свинок.
— Ви-и-и-и… — раздалось у самого терема, затем послышался отборный древнерусский мат.
Князь снова встревоженно выглянул в окно.
Озверев, покинувшие лужи свиньи с визгом преследовали удирающих дружинников.
Слава лешему, они побежали не в сторону главной дороги, а к лесу.
По пояс высунувшись из оконца второго этажа, Всеволод с неудовольствием обозрел окрестности. Особенно князь ненавидел проклятые никогда не высыхающие лужи. Сколько он себя помнил, у крыльца терема всегда была грязь — раздолье для ленивых хрюшек. И в жару, и в мороз лужи не пересыхали, словно наколдовал кто.
У дороги уже выстроились согнанные из окрестных деревень упитанные крестьяне. Каждый держал в руках по американскому полосатому, аки матрац, стягу. Во главе процессии встречающих стоял Николашка в темно-синем парадном армяке с хлебом-солью в руках.
Всеволод удовлетворенно кивнул и, вытащив из-за пазухи «дозорную трубу», подаренную ему некогда несчастным Биллом Клинтеном, всмотрелся через заокеанский чудо-прибор в даль.
Бутафорские деревни из раскрашенных под хохлому досок уже громоздились вдоль главного российского тракта. Князь даже смог рассмотреть маленькие колесики, при помощи которых дружинники перемещали деревни с места на место по мере продвижения иноземца в глубь российской территории.
Закусив кончик языка, Всеволод покрутил «дозорную трубу».
А вот и сам американец.
Его механическая повозка и впрямь ехала без лошадей, пыхтя и подпрыгивая на каждой кочке.
— Э-ге-ге, — довольно произнес князюшка, — не для расейских дорог такое устройство. Руку на отсечение даю, развалится.
— Ну что? — прокричал снизу Николашка. — Петь уже можно?
— Нет! — прокричал в ответ князь. — На этот раз обойдемся без песни.
В любом случае слов американского гимна крестьяне не знали и в прошлый раз, когда приезжал Вилл свет Клинтен, лишь мычали, словно сводный хор олигофренов. Позор, да и только. Спасло тогда то, что Клинтен на момент прослушивания гимна был уже сильно поддатый. Даже подпевал, бедняга, как мог.
Заокеанский дивный механизм медленно свернул к княжьему терему. Всеволод у окна приосанился. Вот самоходная карета поравнялась с толпой встречающих.
Николашка, выронив каравай, картинно взмахнул руками.
— Нет!!! — простонал князюшка. Упитанные крестьяне завыли:
— Му-му-му-му, ы-ы-ы-ы… фрэнчип либерти-и-и-и…
— Убью-у-у-у… — Всеволод снял со стены охотничий лук.
Но тут заокеанский механизм не выдержал. То ли расейская дорога его доконала, то ли кошмарная песня встречающих, но так или иначе дивная карета взорвалась.
С диким криком, побросав американские стяги, встречающие бросились врассыпную. Не сплоховал лишь Николашка. С завидным бесстрашием княжеский секретарь кинулся в самый дым. Громко закашлялся и выволок из-под обломков маленького человечка в черном, сжимающего в левой руке небольшой саквояж, а в правой длинный рычаг, коим он, видно, и управлял дивной каретой.
— Сюда! — заорал князь. — Несите гостя сюда!
Здорово потрепанные свинками дружинники принялись помогать кряхтевшему от натуги Николашке.
— Ах остолопы! — в сердцах топнул ногой Всеволод, увидев, как дружинники пару раз здорово приложили заокеанского гостя о крыльцо головой.
Наконец иноземца внесли в терем. Пахло от него гарью. Лицо американца было перемазано сажей, волосы опалены. Рычаг у иностранца удалось отобрать легко, а вот саквояж он, болезный, не отдавал, вцепившись в оный мертвой хваткой.
— О-о-о-о… — тихо застонал путешественник. — Г-те я?!
Произнес он сие с сильным акцентом, но князь его понял:
