Гекуба была где-то в середине.
М-да.
Понесли троянцы лося себе в город. Тяжелый оказался, зараза. Сетовали троянцы, что не догадалась щедрая “П.” ему колеса вместо копыт сделать. Единственный, кто по поводу чудесного подарка возбухнул, так это жрец бога Аполлона Лаокоон. Вредный был старикашка до жути. Стал он отговаривать своих сограждан вносить лося в Трою, мол, уж больно морда у этого лося на царя Спарты Менелая похожа. Присмотрелись троянцы — и впрямь лось на Менелая смахивает, вот только рога у него вроде поменьше будут. Но разве это причина бросать на произвол судьбы такое великолепное сооружение?
Послали троянцы Лаокоона куда подальше и лося все-таки в город занесли.
Занесли, значит, его в город и слышат: звуки какие-то странные из его деревянного чрева доносятся, словно кто ткань истлевшую рвет. Позвали троянцы Приама, и Лаокоон тут как тут прискакал.
Знакомы были эти звуки троянцам, очень знакомы, но где они их раньше слышали, припомнить никто не мог. Лаокоон тут же предложил на всякий случай лося сжечь, но его снова не послушали, чуть не побив при этом камнями.
А странные звуки из чрева лося продолжали доноситься с завидной регулярностью.
Надоело троянцам голову над этой загадкой ломать, и от нечего делать решили они устроить праздник, установив лося в центре города. Плясали, в общем, эти идиоты до упаду, а из лося тем временем заструился ужасный серый туман, обволакивая все вокруг и оседая на землю. (В этом месте жена автора назвала его дураком и, пропустив целую страницу, принялась читать роман дальше. — Авт.)
— Что такое? — ругался во дворце царь Приам. — Неужели опять прорвало канализацию? Говорил я тебе, Гекуба, что надо повременить с праздником, ведь в это время канализационная система города терпит большие нагрузки и даже перегрузки…
— Не мели ерунды, дурень, — огрызнулась Гекуба. — Лучше скажи мне, куда эта сатирова Елена пропала. Никто ее уже неделю не видел.
Царь Приам пожал плечами.
— Да Тартар с ней, небось Энея своего искать отправилась. У них это, как же оно называется, — царь задумчиво пожевал губами, — этот животный магнетизм, обоюдосторонняя эротическая зависимость…
— Старый пошляк, — сказала Гекуба. — Ты уже в таком возрасте, что вообще должен был бы давно забыть, что эти слова значат.
— Еще чего! — обиженно возразил жене Приам. — Как же такое забудешь, ведь это смысл всей моей жизни…
— О боги, — воскликнула Гекуба, — и за что это я, такая нежная, должна слушать весь этот бред…
Ядовитые пары, сочившиеся тем временем сквозь щели деревянного лося, сделали свое ужасное дело. Теряя сознание, валились на землю веселившиеся троянцы. План хитроумного Одиссея переходил в решающую фазу.
Ужасные пары не затронули лишь царский дворец, ибо он находился на значительной возвышенности по сравнению с другими строениями города.
Но налетел внезапно северный ветер Борей, по просьбе сжалившейся над своими подопечными Афины унося прочь из Трои клубы секретного оружия греков.
Практически все троянцы лежали без сознания, покрыв своими телами узкие улицы Трои. Кошмарно было это зрелище, ничего подобного еще не случалось за всю историю Греции. Ужаснулись даже боги на Олимпе. Грозно нахмурив густые брови, внес Зевс очередной раз в свой черный список хитроумного царя Итаки…
Ошарашенно застыв у открытого окна с видом на установленного в центре города лося, царь Приам со своей женой Гекубой с изумлением наблюдали, как в животе деревянного монумента вдруг открылись створки и по выскочившей из них веревочной лестнице на землю спустился их сын Гектор с деревянной прищепкой на носу. Вслед за великим троянским героем спустился малость пошатывавшийся из стороны в сторону Парис.
— Ну, греки, — сказал Гектор, снимая с носа прищепку. — Не ожидал…
И, придерживая норовившего свалиться на землю Париса, Гектор поволок слабого братца к ближайшему фонтану освежиться.
Затем внутри деревянного лося послышались звуки борьбы и матерная ругань. Монументальное изделие покачнулось, и из его чрева выпал, съехав по веревочной лестнице вниз, хитроумный Одиссей. Вслед за ним из лося появился царь Спарты Менелай с мечом.
— Убью! — ревел он, воинственно размахивая оружием.
— Ну не хватило прищепок, — кричал в ответ Одиссей, — ну просчитался я.
— Сволочь! — рычал Менелай, спрыгивая на землю, и герои смешно забегали вокруг фонтана, в котором блаженно отмокали Гектор с Парисом.
Затем из лося не спеша спустился Софоклюс и осторожно присел на каменную клумбу. На носу предусмотрительного историка красовалось сразу две прищепки.
“Наконец на десятый год осады Троя была взята, — быстро нацарапал он на новой дощечке. — Выбрались греки под покровом ночи из деревянного лося…”
— Э нет, так не годится, — сказал Софоклюс и исправил лося на коня.
“Выбрались греки под покровом ночи из деревянного коня, — написал историк, — разожгли костер и открыли ворота вражеского города, давая знак своим кораблям… Запылала Троя в огне. Клубы дыма поднялись высоко к небу. Оплакивали боги гибель великого города. По грандиозному зареву узнала вся Аттика, что пали стены великого Илиона, самого могучего города во всей Азии”.
— Да, именно так! — воскликнул довольный своей работой историк, лукаво поглядывая на Ахилла, спускавшегося по веревочной лестнице с бочонком вина на могучем плече.
Глава 10
GRANDE FINALE
Долина Асфодели представляла собой воистину неописуемое зрелище. Более романтичное место для свидания в царстве Аида было трудно себе вообразить. (Описываемые события происходят параллельно с “взятием” греками Трои. — Авт.}
Разноцветные тюльпаны, словно маленькие фонарики, светились, колыхаясь под едва ощутимым ветерком.
— Ух ты! — только и смог проговорить Фемистоклюс, пораженный удивительным зрелищем.
Посередине долины сидел Зевс собственной персоной в золотой, расшитой диковинными узорами накидке, целомудренно беседуя с некоей хрупкой девушкой.
Алкидий присмотрелся к девушке повнимательнее:
— Ба, да ведь это же Кассандра, дочь царя Трои Приама.
— Что? — не поверил Фемистоклюс. — Не может быть!
— Теперь понятно, почему ее предсказания всегда сбываются, — хмыкнул Алкидий. — Давай, приятель, расчехляй фотоаппаратис.
— Да погоди ты, — буркнул Фемистоклюс, — пусть хотя бы разденутся.
Но влюбленные, похоже, даже не собирались переходить от милой беседы к плотским утехам.
— О чем это они, интересно, воркуют? — Фемистоклюс пощипал рыжую бороденку. — Вот бы послушать.
— Давай подползем ближе, — предложил Алкидий, и греки осторожно, ползком двинулись вперед.
Но проклятые тюльпаны обнаружили очень неудобную особенность — они тихо звенели при всяком прикосновении к ним, поэтому друзьям приходилось ползти крайне медленно. Однако их усилия вскоре были вознаграждены.
Во-первых, Фемистоклюс с изумлением разглядел у Зевса на голове золотые бараньи рога, принятые им поначалу за модный головной убор. Во-вторых…
— Ой-ей, — прошептал он, — эта идиотка Гера еще не знает, что натворила.
— В чем дело? — удивился Алкидий.
— Ни в чем, — огрызнулся Фемистоклюс. — Немедленно сматываемся отсюда.
— А как же задание?
— К сатиру задание, делаем ноги.
