Бред!
Впоследствии историки выяснили, что на Лемносе существовала первая в Греции феминистская террористическая организация. Всю эту кошмарную резню и устроили активистки этой самой организации.
Зачем?
Это известно, пожалуй, одному Эроту.
Лишь один мужчина выжил после ночи длинных ножей на Лемносе, и звали этого счастливчика Фоантом. Фоант являлся отцом царицы Гипсипилы и выжил благодаря тому только, что был законченным и совершенно безнадежным импотентом.
Понятно, что приставшие к берегу Лемноса аргонавты не знали всех этих ужасных, компрометирующих жительниц острова подробностей.
А и знали бы, все равно сюда бы заглянули.
Ведь это была мечта каждого древнего грека – очутиться на заброшенном острове вместе с сотнями изголодавшихся по сексу женщин.
М-да… (размечтался, одноглазый! )
Пристали, значит, греки к острову и на берегу сидят, приглашения от хозяев ждут. Но фемины не спешат с приглашением, фемины совещаются.
Собрались лемниянки на городской площади и думают, что с внезапно свалившимися им на голову мужиками делать. Хотя что тут думать – делать надо, а не думать! Но у молодой Гипсипилы по этому поводу было свое мнение.
– Граждане! – звонко заявила девушка. – Давайте не пустим этих алконавтов в наш город.
– Аргонавтов, – поправил из толпы оговорившуюся дочь царь Фоант.
Гипсипила небезосновательно опасалась, что греки, узнав о страшном злодеянии местных женщин, решат отомстить за собратьев по полу, погибших, в общем-то, ни за что.
Но одна старая выдра по имени Поллуксо стала возражать молодой царице.
– Да сколько же можно без мужиков? – возмутилась эта самая Поллуксо. – Девочки, давайте пустим их в город.
– Да тебе-то они зачем? – ехидно спросил кто-то из толпы. – Ты теперь только и можешь что смотреть на них…
– А хотя бы и смотреть, – огрызнулась старая выдра. – Один мужик у нас Фоант, да и то показывать такого – только позориться. На грабли, видите ли, он в молодости упал.
– На вилы, – обиженно прокричал царь.
– Секундочку, папа, – встряла в разговор внезапно забеспокоившаяся Гипсипила, – а сколько тебе лет было, когда ты на вилы свои упал, не припомнишь?
– Отчего же не припомню, доча, – с готовностью ответил старик, – я все точно помню, восемь лет мне от роду тогда было.
– Фух, слава Зевсу, – с облегчением вздохнула Гипсипила, – а я уж, дура, подумала было, что ты не мой отец…
– Кто будет защищать нас? – продолжала безумно завывать Поллуксо. – Кто будет согревать холодными, темными ночами?
– Да, ночи здесь темные, – задумчиво прошептал Фоант, – и холодные…
Женщины Лемноса возбужденно загомонили.
– Молю вас, – горестно взывала старая идиотка, – пустите в наш город чужеземцев и пусть они останутся здесь жить насовсем.
– Ну тебе-то, сатирова карга, ничего не обломится, – издевательски рассмеялся царь. – Чего ты так разоряешься?
По правде говоря, Поллуксо и сама не знала, что это на нее вдруг нашло. Умопомрачение какое-то.
Промелькнула у Фоанта хитрая мысль, что все происходит не без ведома вездесущего Эрота. Но времена-то были древние, и олимпийские боги предпочитали не являться смертным лишний раз в телесном обличье. Может, и следил сейчас с Олимпа за событиями на Лемносе Эрот, кто его знает? (Я знаю! Но не скажу! – Авт.)
Фемины еще какое-то время посовещались и приняли почти единодушное решение (Фоант воздержался): аргонавтов в глубь Лемноса все-таки пустить.
Но аргонавты оказались не такими уж и кретинами, как их потом изображали в своих бессмертных произведениях всякие полоумные историки.
Узнав о том, что местные жители готовы принять отважных путешественников, Ясон надел свое самое лучшее, подаренное братьями пурпурное одеяние и спустился вместе с Тесеем на берег, ожидая увидеть там колесницу, которая должна была доставить вожака аргонавтов в главный (и единственный) город острова. Но вместо колесницы Ясон встретил стоящего у корабля посланца, коим оказался худой седобородый старец.
– Приветствую вас, славные эллины. – Посланец грустно поклонился, держа в правой руке лавровую ветку мира, что означало его самые благие намерения.
– Так это ты принес нам новость из главного города Лемноса? – удивленно спросил Ясон, раздосадованный тем, что ему не прислали даже обшарпанной колесницы.
– Какую новость? – не понял старец.
