– Зря мы тогда Одиссея не подождали, – сокрушенно покачал головой Аякс, – он бы никогда не позволил нам превратиться в этих…
И могучий герой с горечью махнул рукой в сторону спавших под деревом невдалеке зверообразных греков. Кто из них был Парисом, а кто Гектором, установить теперь не представлялось возможным. Членораздельно изъясняться они перестали два дня назад.
– Да мы с тобой и так, слава Зевсу, в них не превратились, – усмехнулся Агамемнон. – Единственные на весь остров здравомыслящие мужики.
– Здравомыслящие, – басом повторил Аякс и потряс над головой указательным пальцем, – хорошо сказано. Кажется, я уже начинаю подбирать рифму.
– Я тебе помогу, – пришел на помощь другу Агамемнон. – Здраво, здраво… мм… лево, право, кряво…
– Что еще за кряво? – разозлился Аякс. – Я такого слова отродясь не слышал.
– Кряво, то есть криво, – быстро нашелся Агамемнон.
– А… ну если так, то да.
Но приличная рифма, к сожалению, на ум могучему герою так и не пришла.
Вместо рифмы к костру отщепенцев явился знаменитый греческий историк Софоклюс. Свой человеческий облик он, к удивлению, совершенно не утратил и даже выглядел свежее обычного.
– Мы живем в великую эпоху, друзья! – торжественно провозгласил историк, садясь рядом с Агамемноном.
– Мы тоже рады тебя видеть в здравом уме, – улыбнулся Аякс, подбрасывая в костер сушеных листьев папоротника, которые, сгорая, жутко воняли, отпугивая притаившихся неподалеку в засаде фемин.
– Великая эпоха! – повторил Софоклюс, лукаво поблескивая хитрыми голубыми глазками. – Был над Грецией один Олимп – бац, и его не стало, теперь вот другой висит, и никому до этого дела нет.
– С чего это ты вдруг взял, что он другой? – удивился Агамемнон, вглядываясь в безоблачное ночное небо.
Летающий остров, источая мягкое голубоватое сияние, как обычно, висел над горизонтом чуть левее полной луны.
– Да и дураку ясно, что Олимп другой, – бескомпромиссно отрезал историк.
– Кому ясно? – встрепенулся Аякс, в последнее время очень болезненно реагирующий на слово «дурак».
– И эфиопу, – быстро поправился Софоклюс. – Размером-то он стал вроде как побольше, да и форма другая. Старый на что был похож?
– На стоптанную сандалию, – не задумываясь, ответил Агамемнон.
– Верно. – Историк быстро кивнул: – Ну а новый что тебе напоминает?
– Да не новый он… – вспылил Агамемнон и осекся, вглядевшись в очертания Летающего острова.
Олимп действительно больше не напоминал стоптанную сандалию, теперь он был скорее похож на…
– Мужской детородный орган, – ответил за Агамемнона Софоклюс, и Аякс неприлично заржал.
– Это что, такое изощренное издевательство? – закричал Агамемнон, вскакивая с места. – Они что там, на Олимпе, нас за полных придурков держат?!
– Думаю, что дела в этом плане обстоят еще хуже, – как бы невзначай заметил историк.
– Что это ты, интересно, имеешь в виду? Герои у костра тревожно переглянулись.
– Ну я же сказал, что грядут великие перемены, – развел руками Софоклюс. – Вот уже месяц, как никто из смертных не видел вестника богов Гермеса Диониса в кабаках нет. Гименей на свадьбах не присутствует. Что-то неладное стряслось в поднебесном царстве.
– Например?
– Ну, не знаю, переворот там или бунт. Может, они поубивали друг друга или еще что.
– Да ладно тебе чушь пороть, – улыбнулся Аякс. – Чтобы бессмертные боги и друг друга поубивали? Бред, бессмыслица.
– И как ты вообще можешь говорить за всю Аттику? – поддержал могучего героя Агамемнон. – Ты-то, кроме этого проклятого острова, ничего не видишь. Откуда тебе знать, что боги среди смертных не появляются?
– Откуда, откуда, – передразнил героев историк. – От эфиопского верблюда. Боги ветров мне кое-чего нашептали, а я их за это пообещал в своей «Великой истории» упомянуть.
– Ага! – обрадовался Аякс. – Значит, не все олимпийцы пропали.
– Значит, не все, – грустно согласился Софоклюс, – но большинство.
– Это что ж теперь будет? – ужаснулся Агамемнон.
– Да ничего не будет. – Историк беззаботно зевнул. – Новые боги появятся.
– Это как?
– А вот поживем – увидим. Помолчали.
Легкий приморский ветерок разносил над берегом тяжелый смрад горящих папоротников.
