– Вы лжете.
Рассерженная его проницательностью, женщина откинула голову.
– Я плохо себя чувствую, – повторила она. Именно поэтому ты здесь.
Совершенно очевидно, что невольник не поверил ей, но не стал больше допытываться.
– Продолжайте.
– Я предлагаю тебе свободу.
Прежде чем ответить, англичанин довольно долго ее разглядывал.
– И что я должен буду сделать за эту свободу? Сабина стиснула руки, лежащие под шелковым покрывалом.
– Возьми мою дочь с собой, когда будешь уходить.
– В Англию?
– Да, у меня там семья.
– И это все, что вы хотели попросить у меня?
– Да. Но все не так просто, как кажется. Мой муж не позволит сделать это, да и Александра, моя дочь, по своей воле не поедет.
– Тогда зачем отправлять ее?
Сабина промолчала, испытывая физическую боль от того, что именно она должна открыть невольнику, чтобы добиться его доверия и согласия на сотрудничество.
– Как я уже сказала, я неважно себя чувствую Скоро Александра должна выйти замуж за человека исламского вероисповедания, но когда я умру, некому будет ее защитить.
– Вас волнует ее безопасность?
– Да, но я также не хочу, чтобы она повторила мою судьбу. Если бы моя дочь подходила к той участи или к той роли, которая ей здесь уготована, я бы не волновалась так, но дело в том, что Александра не подходит...
– К жизни?..
– К жизни в гареме, – быстро проговорила женщина, не желая слышать новых непристойностей.
Уголки рта Люсьена слегка приподнялись то ли в улыбке, то ли в презрительной ухмылке.
– А если она не захочет пойти со мной?
– Ты войдешь в гарем, – произнесла Сабина, будто это являлось самой простой вещью па свете. – Там ты заслужишь ее доверие и если я не смогу убедить ее уехать, ты заберешь ее оттуда. Все будет устроено таким образом, что вы оба сможете безопасно уехать из страны.
Взгляд Люсьена метнулся от Сабины к Халиду.
– Даже я знаю, – едко заметил он, – что до тех пор, пока мужчина не перестает быть мужчиной в полном смысле слова, он не допускается на женскую половину дома.
Она перевела взгляд с Люсьена на евнуха, прекрасно зная о безмолвном сражении, идущем между ними. Вполне очевидно, де Готье не скоро забудет об унижении, которое ему пришлось претерпеть от рук Халида, по и тот будет помнить об оскорблении.
– Да, – согласилась женщина, – только члены семьи и евнухи допускаются в гарем. И тебе придется стать им, чтобы войти туда.
– Стать евнухом? – недоуменно, как будто не веря своим ушам, спросил Люсьен. – Если вы думаете, что я хочу походить на него, – подбородком невольник указал па Халида, – то, должен сказать, что я отвергаю ваше великодушное предложение, мадам. Если мне суждено вернуться домой, то я возвращусь полноценным мужчиной.
– Ты только сделаешь вид, что стал кастратом, – пояснила Сабина. – Никто, кроме меня и Халида, об этом не узнает.
– Я могу ему доверять?
– Он верен мне и не выдаст нашей тайны.
– А если я откажусь?
Женщина посмотрела ему прямо в глаза.
– Если ты откажешься, Люсьен де Готье, ты будешь мне больше не нужен и станешь настоящим кастратом.
Англичанин удивленно засмеялся:
– И снова вы принимаете меня за дурака. Думаете, я не знаю, что кастрация запрещена исламом?
Это действительно было так. Только мусульманам разрешено было оскопление, но не иноверцам, несмотря на огромную потребность в евнухах.
– Ну, закон можно нарушить, – насмешливо произнесла жена купца, вызывающе приподняв голову. – Поскольку я не приняла мусульманства, одно маленькое нарушение не ляжет тяжким бременем на мою совесть.
Халид шагнул вперед.
– Я сделаю это своими руками, – произнес он по-английски.
