лепту ее подруга. Она здесь оказалась просто за компанию, дети у нее старше наших и учились в одном из заведений, от которых меня всегда бросало в дрожь, — в школе для девочек Св. Павла.
Мне уже известно, что корь-свинка-краснуха — прекрасная, надежная вакцина, не имеющая ничего общего с аутизмом. Это факт. И в радиопередачах, и в телешоу мне доказывали, что я насочиняла себе связь между прививкой и аутизмом Дэниэла. А у меня в глубине души продолжала жить уверенность, что дело тут не в моей фантазии. Мой сын начал меняться после прививки, все признаки налицо; не могла я такого выдумать.
— Сомневаюсь, чтобы тот врач был обманщиком, — возразила я.
— Ой, ради бога! — воскликнула сторонница элитных школ. — Он подпевал родителям, которым непременно нужно было кого-то обвинить.
На ней бело-синий льняной костюм; лицо безупречным сердечком, красивое. Руки этой женщины никогда не касались стен, которые ее ребенок извозил испражнениями, она не терпела истерик по часу и дольше, она вряд ли к чему-нибудь в жизни стремилась до боли в сердце. Но она хотела причинить боль мне. Без сомнения.
— У моего сына аутизм. И стул у него плохой, — сообщила я этой женщине, которой наверняка плевать и на меня, и на моего сына.
— А прививка-то при чем? — фыркнула она. — Прививки спасают детям жизнь!
И подруги отвернулись, плечом к плечу, вытягивая шеи в сторону здания, откуда вскоре высыпали дошколята.
Айрис об Энди О'Конноре не слышала, и метод ППА ее не впечатлял.
— Скорее всего, очередная афера, — с осторожным скептицизмом отозвалась она.
— Афера?
У меня упало сердце. Я так рассчитывала… почти уверилась, что именно ППА спасет Дэниэла.
— Еще и очень дорогая к тому же, — добавила Айрис. — С другой стороны, моя информация слегка устарела. Я кое-кому позвоню, разузнаю.
Вот и захлопнулась еще одна дверь.
Но всего через несколько часов Айрис позвонила снова. Она все утро провисела на телефоне, добывая сведения об Энди О'Конноре, и голос ее лился в трубку звенящим ключом, оживляя мою надежду:
— Энди О'Коннор — это волшебник! Несколько мам аутистов сказали, что он творит чудеса. Дети его обожают.
— А мне он поможет? То есть Дэниэлу? Поможет?!
— Разыщите его. — Негромким, но уверенным голосом Айрис назвала мне номер телефона, будто секретный шифр передала. — Добейтесь встречи с ним.
— Добьюсь!
— Не опускайте руки, Мелани.
Когда сын Айрис был в возрасте Дэниэла, метода, который использует Энди О'Коннор, еще не знали. По крайней мере, в Англии. Будь я на месте Айрис, меня снедало бы горькое разочарование. А она искренне хочет помочь мне и моему сыну.
— Как мне вас благодарить, Айрис?
— Позвоните О'Коннору.
Она спешно распрощалась — нужно освободить телефон. Сыну захотелось войти в Интернет — в который раз за день, — а телефонная линия у них одна.
Полтора десятка раз набрав номер Энди О'Коннора, я вдоволь наговорилась с автоответчиком.
«Здравствуйте, вы позвонили Энди О'Коннору. Сейчас я не беру новых клиентов, но вы можете оставить свое имя…»
Ирландский акцент, голос энергичный и дружелюбный. Но перезвонил ли он мне? Нет.
Я оставляла сообщения вежливые, сообщения резкие, сообщения с извинениями за то, что оставляю так много сообщений. Я оставляла сообщения с дополнениями и исправлениями к предыдущим. Я самым жестким тоном умоляла немедленно мне позвонить. Я жалобно требовала набрать мой номер. Даже представилась журналисткой из «Дейли телеграф», мечтающей взять у него интервью, но, боюсь, он к тому времени уже запомнил мой голос.
Ответного звонка все не было. «Сейчас я не беру новых клиентов…» Я догадывалась, что причина — в этой части приветствия.
Опустить руки? Еще чего.
— Привет, Энди. Вопрос: что сказать аспирантке Оксфорда с дипломом, полученным в Тафтсе?[2] Сдаетесь? Ответ: получите свой гамбургер с жареной картошкой.
Шутка с длиннющей бородой, но на следующее утро Энди позвонил.
— Получите свой гамбургер с жареной картошкой! — рассмеялся он.
Отправив Эмили в дошкольную группу, я принималась за упражнения из книги о прикладном поведенческом анализе, который Энди О'Коннор взял на вооружение, а логопед отмела как бесполезную трату времени. Энди пообещал нами заняться, но не раньше чем через несколько недель.
— Сейчас на мне масса детей, — объяснил он по телефону. — Мамаши вконец замучили! Даже поспать некогда!
— А с чего бы это
— И то правда!
Судя по голосу, человек он добродушный, мягкий, веселый. Заверил, что понимает, как тяжело общаться с ребенком, который совсем не говорит, и пообещал прийти, как только возникнет «окошко» в работе.
— Вы из Америки? — поинтересовался он. — Люблю американцев. Хм. Женскую половину.
А я вмиг полюбила Энди О'Коннора. Это было неизбежно: козыри-то все у него на руках. И плевать мне, сколько придется заплатить. Стивен настаивал на специальной программе для Дэниэла, причем хотел записать его немедленно. И по-прежнему считал спецшколу единственным нашим спасением в будущем. Так и заявил, позвонив мне из офиса. Но мы ничего другого еще и не попробовали, сказала я. Если он вернется домой и прочитает одну-две книжки об аутизме, то сам поймет, что недооценивает возможности детей с таким диагнозом.
— Сейчас я вернуться не могу, — ответил он.
— И что же тебе мешает, черт возьми?!
— Прежде всего этот твой настрой.
— Ну конечно. — Как можно принимать всерьез человека, который ведет себя как капризный ребенок. — Я ведь такая страшная бяка!
— Говорят, есть такие школы, где…
— Если он попадет в одну из этих школ, мы его потеряем. К тому же отправить в спецшколу всегда можно, если уж все остальное не сработает. Ты выбрасываешь белый флаг до начала сражения, Стивен!
— Я устал с тобой сражаться.
— Хочешь сказать, что не вернешься домой, пока я не соглашусь отдать Дэниэла в спецшколу?
— Нет, совсем…
— Так
Какая разница — он все равно уже переключился на другую линию.
— Где папуля? — выпалила Эмили.
Она задает этот вопрос каждый день после школы, пунктуальная, как часы. И я каждый день отвечаю по возможности радостно:
