оглушил, потом подвесил на люстру, пока, как говорят англичане, не последовала смерть. Готов повторить свое признание в присутствии следователя Брийара, объяснить ему мотивы и следствия.
Долгое молчание. Прокурор почти не удивлен, шок как бы поглотил всё. Щеки его медленно краснеют.
— Откровенно говоря, мой дорогой, — произносит он таким тоном, которым разговаривает только со своими подчиненными, — я вас решительно не понимаю. Кого вы пытаетесь убедить в столь неправдоподобной истории? Никто ни на минуту не примет вас всерьез. Никто. Я отказываюсь слушать, вам понятно? Отказываюсь. Ваша супруга уже попортила кровь судебному ведомству. Этого вполне достаточно.
— Я говорю чистую правду, господин прокурор.
— В каком-то смысле я знаю, вы делаете то, что считаете справедливым, — вздохнул он. — Вы продолжаете создавать себе образ, как бы не соответствующий вашему долгу. Ваша супруга зашла слишком далеко, мой дорогой, излишне далеко. Она сделала вас посмешищем, она уже долгие годы валяет вас в грязи. На этот раз она сделала неверный шаг. Возьмите себя в руки, мой дорогой. Сумейте отойти в сторону! Поверьте, здесь все вас жалеют и ценят. К вам относятся с невероятной симпатией, как к человеку, так и профессионалу. Вы молоды. Забудьте её. Перестройте вашу жизнь. Не торопитесь. Не оставайтесь на тупиковом пути. Есть роковые существа, сила которых в развращении и разрушении. Настоящее чудо, что вы вышли из испытаний живым и почти целым. С вами говорит старший по возрасту, и поверьте, мною движут чувства дружбы и уважения. Живите, черт подери! Живите!
Очень странно, думаю я, пока он провожает меня до дверей кабинета. В своем поучении он изложил мне от «а» до «я» все мотивы моего убийства — во всяком случае, самый понятный мотив: хитростью избавиться от Эмильены. Но это ему на ум не пришло. А если пришло? Неужели он старался доказать мне, что Эмильена со своим голландцем куда более удобные преступники, чем следователь? Кто знает? На пороге он снова пожал мне руку.
— Будьте мужественны, — бормочет он на всякий случай, если кто-то подслушивает по ту сторону двери. — Я всё знаю, я верю вам, я наблюдаю за вами долгие годы. Вы умны, прозорливы, настойчивы, совестливы. Вы выйдете из испытания с высоко поднятой головой. Держите голову гордо! Очень гордо!
Я не злой человек. И в глубине души моей горит чувство справедливости. Я считаю, что каждое преступление должно быть наказано. Преступно отнимать жизнь другого человека, даже столь ненужного и презренного, как Электра. Но, быть может, прокурор прав. За то, что причинила Эмильена — причинила мне, — она должна заплатить, даже если закон и уголовный кодекс не предусматривают наказания за это. Конечно, её голландец виноват куда меньше, но кто знает, какими путями он нажил свое состояние. К тому же он заслуживает жестокой кары за неумение выбирать (я говорю не об Эмильене, а об отсутствии вкуса в области искусства).
Выйдя от прокурора, я пошел в магазин и купил портативную пишущую машинку. Однажды, когда я сочту, что они, он и она, заплатили по счету, я вернусь с повинной и рассказом — своей исповедью, написанной так, чтобы у читателя не возникло ни малейших сомнений, будь это прокурор, следователь или полицейский. Эмильена выйдет на свободу, как и её голландец. Разразится еще один скандал. Через несколько месяцев. Или несколько лет. Справедливость должна восторжествовать, но чтобы справедливость восторжествовала, она никогда не должна поспешать.
Сегодня ночью я видел странный сон. Я стал владельцем галереи. Я назначил управляющего. Я бросил судебное ведомство. И занимаюсь только искусством. Галерея предназначена лишь для художниц. Женщин-живописцев. Женщин-скульпторов. И все они красивы. Я был счастлив.
