Поглядев на часы, Павел решил, что часок можно поработать. Усевшись за стол в своей слесарке, достал из сумки тетрадь с авторучкой, и углубился в работу. В пять часов, опять с большим трудом заставив себя закрыть тетрадь, вышел из слесарки, запер дверь и отправился на встречу с Михаилом Михайловичем, или просто Михалычем.
Продравшись сквозь ивовые заросли, Павел вышел на пляжик, огляделся; Михалыч сидел в тени ивы, одетый, несмотря на жару.
Павел подошел, протянул руку:
— Здорово, Михалыч!
Крепко стиснув его ладонь, Михалыч проговорил:
— Ты перестал появляться в нашей тусовке, вот и пришлось письмо тебе послать…
— А что случилось-то?
— Сейчас все соберутся, тогда и узнаешь…
Павел пристроил под ивой сумку, чтобы две бутылки водки не нагрелись на солнце. Там еще лежал хороший кус ветчины и полбуханки хлеба. Он не любил покупать вакуумные упаковки с уже порезанной колбасой и ветчиной, а любил резать ветчину своим ножом, священнодействуя, как Димыч. Димыч, кстати, тоже где-то надыбал великолепный нож из булатной стали, и теперь, видимо соперничая с Павлом, резал им на пирушках колбасу и селедку.
Павел только собрался раздеться и нырнуть в реку, как затрещали кусты и из них выпали, не разлей вода, две знаменитости: Петр Михайлович Рындин, известный писатель, и Владимир Владимирович Кок, доктор филологических наук, известный критик и к тому же поэт. Кто-то, когда-то шепнул Павлу под большим секретом, что Рындин, вовсе не фамилия, а псевдоним, а фамилия — Дыркин. Потому как Петр Михайлович в молодости плавал аж по Тихому океану, вот и взял себе такой псевдоним. Потому как моряки народ суеверный, и ни один капитан не взял бы его на борт с фамилией Дыркин. А когда подался в писатели, решил, что писателя с фамилией Дыркин в природе быть не может. А вот фамилия Кок, была самая, что ни на есть, доподлинная. Злые языки эту неразлучную парочку называли не иначе как — повар с колоколом. Имея в виду то, что на корабле коком зовут повара, а колокол кличут рындой. Вслед за ними вышла стройная девушка, лет этак двадцати, огляделась, задержав любопытный взгляд на Павле.
При виде Павла Кок заорал весело:
— Здорово, Пашка! Ну, ты, прямо непотопляемый дредноут; кандидатскую не защитил, так уже в писатели затесался…
Михалыч изумленно поглядел на Павла, но ничего не сказал.
Павел проворчал недовольно:
— Можно бы и не кричать на всю округу об этом… К тому же, в писатели не затесываются, писателями рождаются.
— Тебе говорили, надо было к Батышеву идти, он добрый человек…
— Он что, по доброте научные степени раздает? А интеллект вроде как и не нужен?
Кок был немного навеселе, а потому иронии не замечал.
— Гонтарь, человек требовательный. Тебе надо было получше над диссертацией работать…
Впервые за много лет Павел сорвался, отчетливо, громко, выговорил:
— Убийца, ваш Гонтарь! Это ведь он подставил Валерку под лосиные копыта. Я там был, все по следам видел. Я даже видел заранее припасенные Гонтарем раздутые латунные гильзы.
Кок будто подавился, стоял, уставясь на Павла вытаращенными глазами, а Павел, не давая ему опомниться, продолжил:
— Диссертация у меня была весьма добротная, и защитил бы я ее с легкостью. Просто, я в глаза высказал Гонтарю все, что о нем думаю, и объяснил, каким таким подлым образом он устранил Валерку. Понятно вам? Только не говорите, что меня обида гложет. Я пятнадцать лет молчал, вам первому высказал. И я ни о чем не жалею; ну был бы я кандидатом наук, одним из полутора миллионов… Скучища… А теперь я единственный в мире писатель по фамилии Павел Лоскутов. А Гонтарю передайте, что я ему ящик коньяка готов поставить, за то, что он не дал мне стать кандидатом наук. Но ящик коньяка я ему ставить не буду, а за Валерку морду набью, хоть он и ректор. Он от милиции ловко увернулся, а от моего кулака не увернется…
Павел отошел в сторону, разделся и полез в воду. Вода еще была прохладной, он долго не плавал, но когда, сплыв немного вниз по течению, вернулся по берегу, собрались почти все, пришла даже Люська. Судя по тому, что сидела она рядом с Юркой-ахинистом, то пришла она с ним. Когда Павел одевался, к нему подошел Игнат Баринов, спросил страшным шепотом:
— Зачем ты эту чуму притащил?
Павел невозмутимо пожал плечами, проговорил:
— Во-первых, я ее почти год не видел, а во-вторых, видишь, она сидит рядом с Юркой? Значит он ее, по своей беспросветной глупости, и приволок.
Люська сидела благостная и тихая, терпеливо дожидаясь, когда ей, наконец, объяснят, из-за чего сыр-бор? Павел знал, что Юрка-ахинист единственный, кто не вызывал у Люськи никакого интереса, но если она сидит рядом с ним, это о многом говорит, хотя бы о том, что она всех уже перебрала из своего окружения. Весной как-то Павел встретил в городе Виктора Бакшеева, единственного, кто не трахал Люську, но при этом оставался верным ценителем ее таланта, он ему сказал, что Люська родила ребенка. Павел внимательно поглядел на Люську, по ней что-то незаметно…
Тем временем Рындин заговорил:
— Вы, наверное, все знаете, что мы с Владимиром Владимировичем вышли из Союза писателей? Так вот, Владимир Владимирович недавно был в Москве, оказывается, давно существует альтернативный Союз писателей: Союз российских писателей. По Уставу, можно учредить региональную или городскую организацию, если ее численность не менее восьми человек, а у нас в городе, как видите, нас только двое. Но организацию можно пополнить, экстренно приняв в нее еще шесть человек. По Уставу в Союз писателей можно принимать, если имеются изданными две книги. Правда, нужны еще три рекомендации действительных членов СРП, но с этим улажено, рекомендации даст сам ответственный секретарь, когда получит наши рекомендации и книги с заявлениями, вступающих в Союз. Если у кого-нибудь имеется по две изданных книжки, прошу передать их нам с Владимиром Владимировичем, мы их к следующему собранию прочтем, напишем рекомендации, а вы принесите заявления.
Оказалось, что аж у пятерых было по две изданных книжки. Правда, книжонки тонюсенькие, но со всеми атрибутами серьезного издания.
Михалыч, достав три своих поэтических сборника, хоть и тоненьких, но прекрасно оформленных, сказал:
— Паша, а ты чего?
Павел протянул нерешительно:
— У меня были авторские экземпляры, но кто-то их свистнул. У меня только сборник прозы есть. Но я могу походить по магазинам. Может где еще и остались не распроданные экземпляры.
— Паша, а что ты пишешь? — с интересом спросил Кок.
— Детективы, приключенческую прозу, фантастику…
Тот разочарованно протянул:
— Ну-у… Я такого рода литературу не читаю… Значит, и рекомендацию тебе дать не могу…
Павел лениво протянул:
— А я, знаете ли, уважаемый Владимир Владимирович, как-то и не рвусь в ваш Союз, мне и так хорошо. И читать свои книги я вас не заставляю. Не хватало еще, чтобы их всякие безответственные критики читали… Достаточно того, что их читают миллионы простых людей, — и Павел откинулся на спину, растянувшись на песке.
Рындин ухватил Кока за локоть, уволок чуть не силой на берег, и принялся что-то горячо втолковывать. Павел, с усмешечкой, краем глаза наблюдал.
Михалыч подошел к нему, присел на корточки, сказал сочувственно:
— Паша, ты не обижайся…
— А у меня что, такой обиженный вид? Я катаюсь по песку, и рыдаю в голос? Стану я обижаться на какого-то самодовольного сноба… Доктор наук, бля, а такого рода литературу, он, видите ли, не читает…
