— Могучий! — крикнул Павел в коридор.
Бухая сапогами, дневальный примчался в ту же секунду. Павел достал из кармана бумажник, вытащил трешку, протянул Могучему. Лаук и Никанор тоже достали деньги.
— Сбегай в поселок, купи банку маринованных огурцов, а на остальное колбасы, если будет. Если не будет — банку помидоров, ну и закусить, на твое усмотрение… Занесешь ко мне на станцию, оставишь в бомбоубежище.
Могучий нерешительно топтался на месте, кидая на Павла выразительные взгляды. Конечно, Павел бы его еще сутки мог промучить, но решил сжалиться. Вытащил нож из-за голенища, протянул ему:
— Держи, диверсант…
Он схватил нож, радостно всадил его в ножны и затопал прочь по коридору.
Позавтракав, Павел сдал Никанору оружейную комнату, ротную бухгалтерию, прихватил у Хаджи буханку черного хлеба, шмат сала, несколько луковиц и прошел в спальное помещение.
Каптер, хоть и сержант, но из весеннего призыва, дрессировал салаг заправлять койки. Те, и Кузьменко с Задорожним тоже, терпеливо заправляли в очередной раз перевернутые матрацы.
Павел некоторое время стоял, наблюдая за дрессировкой. Вот постели заправлены, и каптер снова собрался их перевернуть. Павел осведомился ядовито:
— Что, большой начальник? Давай, переворачивай, сам заправлять будешь. Волошин, пошли на станцию.
Волошин нерешительно топтался на месте, глядя на каптера. Напуская на себя жуткую свирепость, Павел рявкнул:
— Что, не ясно?! Повторить?!
Каптер примирительно протянул:
— Ну, чего ты кричишь? Порядок есть порядок…
Павел резко повернулся, пошел прочь по коридору. На полпути обернулся, Волошин все так же топтался у своей койки.
— Сколько я должен ждать? — вкрадчиво, но с угрозой осведомился Павел.
Косясь на каптера, Волошин, наконец, затопал за ним. Павел шел молча, торопливо. Волошин поспешал следом. Теплый ветерок приятно овевал лицо. Хорошо! Павел терпеть не мог толчею и многолюдство казармы. Любил тишину и полумрак капонира, одиночество среди приборов. И Волошин, в общем-то, ему не был нужен. Однако осенью домой, надо смену подготовить…
Котофеич уже дома, лежит на солнышке на конце бревна, торчащего из глинистой насыпи крыши капонира. Увидев Павла, предупредительно муркнул.
— Отдыхай, Котофеич… — благодушно проговорил Павел. — Ты, Волошин, его не обижай. Это замечательный кот. Потом поймешь, чем он замечателен…
Павел показал Волошину станцию, сказал:
— Давай, включай, покажешь, чему тебя учили…
Волошин равнодушно оглядел приборы, сказал:
— Ничему меня не учили…
— Как?!
— Да я в полку был, в роте управления…
— Понятно, откуда у тебя почтение к лычкам… — протянул Павел. — Эт, что же, тебя с самого начала обучать придется?
Волошин пожал плечами.
— Ладно. Для начала возьми канистру, за дизелем стоит, и сходи за водой. Вода и для питья тоже. Смотри, из какой-нибудь параши не набери. Помой полы в фургонах.
Хоть Павел был и на офицерской должности, но полы в фургонах мыл сам. И теперь с удовольствием думал, что избавился от этой неприятной обязанности. Волошин ушел с канистрой к колонке, торчавшей возле хоздвора. А Павел сел к столику, расчертил лист бумаги сеткой азимута и дальности, нанес маршруты, по которым обычно летают гражданские самолеты.
Волошин старательно мыл полы, когда пришли Лаук, Никанор и оба пожилых салаги. Павел провел их в бомбоубежище, включил свет. Расселись на рундуки. Некоторое время стесненно молчали, переглядываясь. Наконец Кузьменко громко кашлянул, сказал:
— Ладно… — и развязав солдатский сидор, с которым пришел, достал две бутылки водки, поставил на столик.
Никанор весело подмигнул Павлу, напомнил:
— Где посуда?
— Закусон прибудет, появится и посуда.
Тут открылась дверь, и в убежище влез Волошин. Рукава гимнастерки засучены, с пальцев капает грязная вода. Хитрая бестия действует строго по уставу, видно полковую выучку. Он обратился к Никанору, самому старшему по званию:
— Товарищ сержант, разрешите обратиться к товарищу ефрейтору?
— Павел резко оборвал его:
— Здесь я самый старший по званию!
Волошин с минуту оторопело смотрел на него, видимо принимая за шутку. Никанор добродушно засмеялся, сказал:
— Это так. Он на офицерской должности, начальник станции и замкомвзвода Дубравы-пээрвэ. Так что, Лаук у него в подчинении…
— Это кто у кого в подчинении?! — возмущенно вскричал Лаук.
— Руки иди помой! — зло выговарил Павел. Почему-то Волошин его раздражал. Чувствовалась в нем какая-то неподатливость, нежелание идти на сближение. Ощущение такое, будто он и Павел, одинаковые полюса магнитов. Чем больше приближаешься, тем большая сила отталкивания возникает.
Волошин ушел. Кузьменко с Задорожним с любопытством смотрели на Павла, будто чего-то ждали. В капонире вдруг забухали сапоги, и в низенькую дверь чуть не на карачках влез Могучий, веселый и довольный. Из мешка выставил банку с огурцами, выложил сверток с колбасой, выжидательно посмотрел на Павла. Павел посмотрел на мешок.
— Как договаривались… — весело проговорил Могучий.
— Смотри… — протянул Павел, пронизывающим взглядом глядя на него. — Тебе сегодня на дежурство. Водки не набрал? Поди, успели скинуться, салаги…
— Я что, дурак? — ухмыльнулся Могучий. — Так, кое-чего пожевать взял…
— Ладно, иди в роту. После обеда ложись спать. Скажешь, я разрешил.
Могучий развернулся и полез наружу, в мешке его явственно зазвенело стекло.
Павел достал стаканы, хлеб, лук, сало, сказал:
— Забирайте все, и пошли на свежий воздух. Весна ведь…
Кузьменко осторожно выговорил:
— А если засекут?
— Не засекут… — обронил Павел, прихватывая телефон.
Между насыпью кровли капонира и горкой приемопередающей кабины, была довольно уютная выемка в земле, заросшая густой травой. Даже теперь, когда еще свежая трава не пробилась, многолетний слой пружинил под ногами. С какой стороны ни подходи к станции, а пирующую компанию ни за что не разглядишь.
Лаук расстелил плащ-палатку, и на середину выставили бутылки, закуску. Откуда-то как призрак возник Котофеич. Кузьменко, случайно бросив взгляд назад, вдруг наткнулся на два глазища, горящих желтым светом, серьезно и хмуро глядящих на него. Он аж вздрогнул.
— Тьфу, леший!..
Павел проворчал:
— Это не леший, а Котофеич. Мой заместитель.
Кот деликатно уселся на плащ-палатку рядом с Павлом. Никанор деловито откупорил бутылку. Нарезая сало, Лаук со смехом сказал:
— Хорошо, когда появляются хитрые салаги…
