Страх затопил чернотой все его сознание. Не помня себя, он схватил шлем и ударил ее по губам, по голове… Еще… Еще… Затравленно оглянулся. Мотоцикл! Нацедил полный шлем бензина из бака, плеснул на нее, чиркнул зажигалкой… И тут же отскочил, опаленный, затрещали волосы на голове… Она очнулась от непереносимой боли, вскочила с горящей земли страшным факелом, и крик… Крик, в котором не было ничего человеческого, раскатился над притихшим лесом.
Что было дальше, он помнил плохо. Память вернулась, когда судья произнес:
— …к десяти годам лишения свободы…
Колотясь головой о стенку тюремного вагона, он шептал:
— Дурак, кретин, идиот! Зачем ее было жечь? Побесилась, и успокоилась бы! Что бы она сделала?! Если папины деньги из-под расстрела вытащили… Страх, проклятый страх!
Рядом с Гирей на нарах сидели еще двое. Крыню Губошлеп боялся до колик в животе. Хмыря тоже все опасались. Мрачный, замкнутый верзила ни в грош не ставил зэковские порядки зоны, похоже, и жизнь свою тоже не ценил. К тому же мотал огромный срок по экономической статье. Это ж только представить, какой куш хватанул!.. Такие всегда на зонах ходили в авторитетах. Еще бы! Такой, не жалея себя, и кого другого не пожалеет…
Гиря протянул руку:
— Давай…
Покосившись на Крыню и Хмыря, Губошлеп сунул деньги в подставленную ладонь.
— Ну, я пошел? — нерешительно потоптавшись на месте, спросил он.
— Да посиди с нами, помечтаем… — Гиря подвинулся.
Губошлеп присел на нары.
— О чем мечтать-то?
— Да ты, помнится, говорил, что у тебя дружки цеховики? И камешки по настоящей цене покупают… Камешек загнать сможешь?
— Смогу, конечно… А что? Вы, никак, тут кимберлитовую трубку раскопали?..
Гиря раскрыл ладонь. В тусклом свете камень выглядел невзрачной стекляшкой. Губошлеп облизал вмиг пересохшие губы. Осторожно взял его, подошел к окну, провел по стеклу, прислушиваясь к специфическому скрипу.
— Откуда это?! Ему же в музее место… Если и не в музее, то такой камень по карману только жене Рокфеллера…
— Ты шибко-то не интересуйся. Нам его продать надо.
— Ладно. Тридцать процентов мне…
— Ишь, распарило щенка…
— Как хотите… Только, если вы попытаетесь его своим скупщикам загнать, наверняка три четверти цены потеряет. Вот и прикиньте, много ли я прошу?..
— Ладно, пойдет, — с неожиданной легкостью согласился Гиря.
Но блеск в глазах Губошлепа вдруг померк. Возвращая камень, он вздохнул:
— Только, ребята, вам придется восемь лет подождать… А может, и меньше. За хорошее поведение мне должны скинуть годика три…
— Это у кого хорошее поведение?.. — двусмысленно ухмыльнулся Гиря. — Мы, милый, ждать не можем. Понимаешь? Ну, никак невозможно подождать!
Бес, сидящий в Губошлепе снова выскочил не вовремя и не к месту:
— Ладно, давай камень, пойду вертухаям за мешок жратвы загоню…
И тут Губошлеп почувствовал, как что-то колючее уперлось под лопатку. Губы у него мгновенно отвисли, непослушный язык вывалился изо рта. Он попытался что-то сказать, но только протянул:
— А… нь-я…
Крыня ласково промурлыкал над ухом:
— Чегой-то он сильно смешливый, все шутит и шутит…
Гиря поморщился, сказал брезгливо:
— Убери заточку. Не будешь же ты его прямо здесь колоть…
— А чего с ним цацкаться? Он же видел камень, теперь нас сдаст…
— Все равно, не здесь… — мотнул головой Гиря. — В рабочей зоне лучше замочишь, или ночью, спицей в ухо…
Это спокойное обсуждение его судьбы доносилось до Губошлепа, словно сквозь вату. Он попытался подняться, но только поелозил непослушными ногами по полу. Несколько раз со стуком открыв и закрыв рот, наконец, хрипло выдавил:
— Чего вам надо?
— Чего нам надо? — Гиря смерил его насмешливым взглядом. — Прогуляешься с нами пешочком. Недалеко, всего тысченку верст, а потом покатим к твоим денежным дружкам. У Крыни два камешка. Один, поменьше, это который ты видел, другой — побольше. Так вот, маленький — вам с Хмырем, большой — нам с Крыней. Идет?
Жалко, заискивающе улыбаясь, Губошлеп попросил:
— Отпусти, Гиря, а?.. Я никому… Ни слова… Мы же вместе освобождаемся, приедете ко мне, все и обстряпаем…
Гиря с сожалением вздохнул:
— Я бы и рад посидеть, с такой заначкой можно… Да вот как Крыня? Камешки-то — его. А Крыня не может посидеть, легавые хвост прищемили, старые дела крутят… Вот и ты теперь не досидишь… Ты, шкура, завтра же побежишь к куму, нас сдавать, чтобы срок тебе скостили.
— Не побегу, Гиря! Матерью клянусь!
— Да мне-то что? Я тут сбоку припеку… Как Крыня?..
Крыня мрачно ухмыльнулся:
— Конечно, не побежишь. Ты, малый, уже отбегался…
Из глаз Губошлепа текли слезы, мокрые, слюнявые губы противно тряслись и подергивались. Гиря с любопытством смотрел на него. В который раз подивился; и почему люди обычно выделяют его, Гирю? Вот и сейчас, заточка у Крыни, а упрашивает и унижается Губошлеп перед ним, Гирей. Учесть это надо. В дальнейшей игре, которую задумал Гиря, надо как-то отодвинуться, уступить первенство Крыне, пусть все думают, что он главный организатор.
— Я пойду, Гиря, пойду… — с усилием выдавил из себя Губошлеп.
— Вот и хорошо. Пасти мы тебя будем, как следует, но даже если тебе удастся доползти до кума, тебя пришьют в ту же ночь, как только нас заметут.
— Я знаю…
— Через неделю уходим. Если бабки остались, держи при себе. Жратвы припаси, если сумеешь…
Глава 4
Проснулся Павел от назойливо звеневшего телефонного звонка. С трудом разлепив веки, вылез из постели, мельком глянул на часы, было уже одиннадцать, но он явно не выспался; голова побаливала, а в глаза, будто песка насыпали.
Взяв трубку, он недовольно спросил:
— Кого Бог послал в такую рань?
— Здорово, Паша! — послышался жизнерадостный голос Димыча. — Это для тебя рань?! Когда я уже полдня на работе?.. Хотел бы я тоже быть писателем…
— Хочешь быть писателем, будь им! — проворчал Павел. — Чего звонишь-то, что-нибудь случилось?
— Ну что может еще случиться, к тому, что уже случилось? — оптимистично воскликнул Димыч. —
