еще к санитарам бегал, чтобы пакетик с порошком из твоего шмотья аккуратно изъять и опись не менее аккуратно исправить. Пока то, пока се. А то еще не хватало, своего же братка-афганца, которого потерпевшим в «склиф» привезли, чуть ли не своими же руками в наручниках в тюрягу отправить. У тебя там, в пакете, между нами девочками говоря, лет пять лежало, так, навскидку. Вот и решил потом немного расслабиться. Да и воспоминания, честно говоря, нахлынули. Опять-таки твоими же, брат, молитвами. Но ты не волнуйся, я врач, так что меру знаю…
– Все мы ее знаем, – вздыхаю я. – Но не мне тебе говорить, что только до поры, да до времени…
Он снова хмыкает и дает мне еще раз коротко затянуться, потом тушит окурок, заворачивает в золотинку от пачки сигарет и аккуратно прячет в карман.
– Коньяк будешь? – спрашивает он неожиданно.
Я сглатываю.
– А что, – удивляюсь, – можно?
Он ухмыляется.
– Кокаин, – басит, – точно нельзя. Причем пару месяцев, и это как минимум. А коньяк как раз можно, если в разумных количествах, разумеется.
– Тогда тащи, – усмехаюсь, – добро отзовется, сам понимаешь. Не маленький…
Он кривится.
Трясет головой.
На минуту задумывается.
Потом кивает каким-то своим мыслям и как-то – опять весьма не по-доброму ухмыляется.
– Дурак, – объявляет неожиданно спокойно, – я не для того все это делаю, неужели непонятно? Мне денег хватает, даже с избытком. Знаешь, кто у меня в пациентах тут ходит, олигарх недоделанный?
– Догадываюсь, – вздыхаю, – но и сам в долгу оставаться не хочу. А за спрятанный кокс я по любому твой должник, что тут, брат, непонятного? Да и нет таких людей на этом шарике, кому бы денег хватало. Сколько бы их, в смысле денег, причем изначально ни было…
Он кивает.
– Вот тут, – говорит, – ты прав. Насчет порошка, в смысле. Его-то я как раз себе и заберу, с твоего, разумеется, разрешения. Тебе он сейчас пока все равно и на хрен не нужен. А денег мне и вправду хватает, хочешь верь – хочешь не верь. И сам много зарабатываю, и жена – девушка богатая.
Молчу.
Думаю.
И дико боюсь возвращения головной боли, притаившейся где-то на окраинах мозга.
– Вот как, – удивляюсь я, – и что, не комплексуешь, что жена много денег поднимает? А то у меня полно приятелей, которые готовы в лепешку разбиться, лишь бы в их семьях такой лабуды не случалось. До разводов доходит, не поверишь…
– Отчего же не поверить, поверю. И легко. Но я лично не комплексую. Мужик свое превосходство и в другом, знаешь, доказать может. К тому же она их и не зарабатывает. Дочь одного из пациентов бывших, крутых. За отцом тут ухаживала, вот и познакомились.
– Нет, ну ни фига же себе! А что отец? Знаю я эту публику, вряд ли он такому неравному браку очень сильно обрадовался.
Он смеется и даже нос почесывает от смеха.
– Не поверишь, и вправду обрадовался. Я ж его тапочки, считай, из угла вынул. Врач-то я, – хочешь верь – хочешь не верь, – лучший на этом этаже. А денег у него столько, что считать доходы будущего зятя даже как-то унизительно получается. Так вот и живем, уже семь лет. Сына с дочкой растим, а уколы на венах я своей дуре объясняю начальной стадией диабета. Самое удивительное, что верит. Ну так я пошел за коньяком?
– Вали, брателло, – тоже начинаю смеяться я. – Чувствую, будет у нас с тобой тема для разговора сегодня ночью, ты ведь дежуришь, если не ошибаюсь?
– Не ошибаешься! Когда мне домой идти не хочется, я тут дежурю. Благо график дежурств сам себе составляю. Я ведь, дорогой мой больной, представь себе, и доктор наук, и профессор, и вообще царь, бог, и самый главный ведущий специалист этого маленького нейрохирургического отделения. Надо мной тут только пара академиков и один патологоанатом располагаются, а больше и нет никого.
– Ого, значит, и вправду будет о чем поговорить, с умным-то человеком. Дуракам-то, даже дипломированным и остепененным, я так понимаю, в чужих человеческих мозгах копаться никто не позволит. А я-то сам так до сих пор и кандидатскую защитить не удосужился. Сначала просто некогда было. А потом и вовсе что-то в мозгах заклинило. А ведь хотел очень, материала кучу собрал…
Он вздыхает.
Достает из пачки еще одну сигарету, вставляет себе в рот, но не прикуривает.
А я уж надеялся…
– Ладно, – говорит, – лежи пока что. Потом поговорим. Я сейчас палаты обойду, в кабинете у себя бутылочку прихвачу, да и расскажешь. Поработаем, так сказать, друг у друга бесплатными психотерапевтами…
Подмигнул и вышел, шелестя своим космическим балахоном.
Н-да.
Не я один, похоже, этой осенью в Москве с ума схожу.
Есть еще и другие персонажи.
Причем, что характерно, самые неожиданные…
Глава 9
…Насчет «разумных количеств» коньяка ночью у нас с ним, разумеется, ничего так и не получилось.
Хотя, конечно, кто знает, какие «количества» данного вещества считать «разумными»?
Полторы бутылки убрали, только в путь.
Под рассказы, и как в таких случаях водится, под воспоминания.
Мне, правда, из этих полутора бутылок досталось в самом лучшем случае граммов сто пятьдесят, и то маловероятно.
Викентий все-таки действительно доктором оказался, а не коновалом.
Не забалуешь.
Как бы он при этом хорошо к тебе не относился.
Мне даже иногда начинало казаться, что он уже больше врач, чем человек.
Потому как, становясь на какое-то время просто человеком, он оказывался эдаким типичным русским интеллигентом: слабым, непрерывно рефлексирующим и растерянным.
А возвращаясь во врачебное состояние, снова уверенно басил, и переспорить его в любом аспекте, хотя бы капельку касавшимся его профессии, было просто совершенно невозможно.
Как с тем же коньяком, к примеру.
Выпить-то мне немного побольше хотелось, чем эти самые сто пятьдесят граммов, если честно…
…Но накурили мы с ним в палате все-таки так, что пришлось открыть фрамугу и впустить в стерильную атмосферу больницы монотонный шум и холодную промозглую влагу вечного осеннего дождя.
А в остальном – удивительно хорошо пообщались.
Особенно если учитывать место и время действия.
Я даже, кажется, решил для себя, что собрался заполучить этого сабжа в друзья-приятели.
Несмотря на тот вопиющий факт, что даже со старыми, проверенными на все сто товарищами я, увы, общаюсь нечасто.
…Он даже под конец, уже совсем меня не стесняясь, перехватил плечо тугим резиновым жгутом и вкатил себе в вену еще одну дозу.
Я – только поморщился.
А он – усмехнулся:
