В телек утыкаться, уподобляясь прочим «дорогим россиянам»?
Так жвачку для мозгов, типа детективов всеразличных, я читать год назад как прекратил, потому как времени жалко стало, на что-то серьезное силы находятся только по выходным, а к телевизору у меня – совершеннейшая идиосинкразия.
Ну, за исключением футбольных трансляций, разумеется.
Но их-то как раз и в пабе посмотреть можно. В хорошей компании и за пинтой «Гиннеса».
И кормят там у нас совсем не плохо.
Одни бараньи ребрышки чего стоят.
М-м-м…
Пальчики оближешь…
Жена у меня, правда, еще лучше готовит.
Вот только получается у нее это сделать – с чувством, с толком и с расстановкой – все реже и реже.
Съемки.
Гонки.
Работа.
Хотя, с другой стороны, – это, наверное, правильно. Попробовал бы меня кто заставить дома сидеть да у плиты стоять.
Пришиб бы, наверное.
А она чем хуже?
…Ну, в общем, – пришел.
Думаю, пока нет никого, с барменом потреплюсь.
С Андрэ.
Он у нас тоже филолог.
Бывший.
Как и я.
Только жизнь по-другому немного сложилась.
Но он – ничего, держится, доволен. На
Думаю – прорвется.
Обязательно.
Я с ним люблю потрепаться, пока паб еще пустой. Потом-то он только и будет успевать заказы принимать.
…Ан нет.
Не потреплешься.
Лысый уже сидит.
Сжатый весь, как заведенная пружина. И пьет почему-то не привычный «Гиннес», а виски.
Причем – даже безо льда. Странно…
– Привет, – говорю, – Лех…
И – бармену киваю, чтоб пинту наливал.
– Привет, – отвечает.
И показывает на стул рядом с собой.
Значит – поговорить надо.
Мы друг друга давно знаем. Если б он сказал «привет» и отвернулся, – значит, лучше не подходить.
Человеку одному побыть надо.
Нормальное явление.
А так…
…Взял свою пинту, сел, достал сигареты:
– Рассказывай, что случилось?
Молчит.
Или не созрел еще, или с мыслями собирается. Потом вытянул из моей пачки сигарету, закурил.
Нда, думаю.
Хреново.
Он ведь уже больше года как курить бросил.
Ладно, приготовился слушать.
Ждать, к счастью, пришлось недолго:
– Слушай, Дим, когда от тебя жена уходила, ты что делал?
Тут уж моя очередь пришла за сигаретами тянуться.
– Да многое, делал, Лех. Сначала злился. Потом себя, ненаглядного, жалел. Потом уехал недели на две в Карелию в себе разбираться…
– И как, разобрался?
– Разобрался.
– Ну и?
– И вернул.
Помолчали.
– А как вернул?
Я поморщился.
– Да по-разному, – говорю, – И терпением. И любовью. И угрозами.
Помолчали еще.
Чокнулись: я пивом, он вискарем. Когда я увидел, какими порциями он его глотает, меня аж передернуло.
– Что, даже угрожал?
– Угрожал, – пожимаю плечами. – У меня тогда просто выхода другого не было.
– Совсем?
– Совсем.
Он вздохнул, достал из моей пачки еще одну сигарету.
– Чем угрожал-то? Я аж поперхнулся.
– А вот это, Лех, позволь мне тебе не говорить. Потому как это – совершенно не твое дело и касается только меня и Машки. И больше никого.
– Да я понимаю, – сутулится. – А скажи, ты на многое был тогда способен, чтобы ее удержать?
– На многое? – переспрашиваю. – На все, Лех! На все…
– Что, и убить бы мог?
– Мог бы. Если б это потребовалось для того, чтоб она со мной осталась. Запросто.
– Ни фига себе, – вздыхает.
Потом помолчал и тронул меня за плечо:
– А скажи, старик, что для тебя тогда было самым сложным?
Теперь уже я вздохнул.
Хлебнул пивка, потянулся за сигаретой.
– Самым сложным, старый, было для меня решить – нужно или не нужно ее удерживать. А вот после того как решил – надо было просто идти до конца. А это уже всегда легче…
– Вот! – заорал Лысый. – Вот оно!
И как хлопнет своим кулачищем по столику. У меня кружка полупустая опрокинулась – и на штаны. Сижу, смотрю, как «Гиннес» по моим светлым джинсам стремительно растекается, и тихо фигею.
А он вскочил, кинул на стойку тысячерублевку – и ушел ни с кем не прощаясь.
Беда.
Ну, бармен мне салфетки принес, я водителя позвал, дал ему ключи от квартиры, объяснил, где чистые джинсы лежат, – на тот случай, если жена уже на съемки отчалила.
Закурил.
Сижу и не знаю: смеяться мне или плакать.
