почему оно настолько реально? А если всё-таки сон — что надо сделать, чтобы проснуться?»
Но пока место рядом занял бывший преподаватель истории КПСС (которого Кламонтов помнил лишь в таком качестве и, хотя продолжал встречать в университете, не знал, что и где тот преподавал теперь). И он что-то говорил, отвечая на вопросы своего билета — но понять, что имел в виду, было трудно: речь шла о темпераменте, характере, каких-то рекомендуемых педагогических мерах, тут же — о строении брюшка, крыльев, хоботка…
«И я же вообще прочёл столько литературы по вопросам оккультизма, паранормального. Но как доходит до дела — попробуй пойми, что такое сон, галлюцинация, аномальное явление, где вообще какая-то грань между ними… И что теперь? „Познать происходящее как иллюзию“, игру моего ума — как рекомендует тибетская „Книга мёртвых“? Или египетская? Нет, то — другая… Хотя в той, тибетской, как будто рекомендуется и вообще весь наш мир считать иллюзией… Или нет, там как-то иначе: разум творит мир, воспринимаемый им же как явь — но это, похоже, относится только к астральной реальности. А обычный сон тогда — к какой реальности? А египетская… — Кламонтов вдруг понял, что не может вспомнить, о чём думал несколько секунд назад. — Египетская ложка… Или нет, тибетская чашка… Или это кобра дословно „змея-ложка“, кажется, по-малайски. Хотя к чему это сейчас…»
— … Ну, не знаю я больше. И если хватит на тройку, то я согласен, — снова в который paз донеслась всё та же просьба.
«Билет № 5,— прочёл Кламонтов. — Предмет — педагогика беспозвоночных. „Педагогическая характеристика внутреннего строения пчелы“… „Типы личности у паразитических червей“… „Задача“… Что, просто „задача“ — и всё? Ну, и откуда я возьму задачу? Из своей головы, что ли? Хотя я ему уже так, без решения задачи, тройку поставил… — забеспокоился Кламонтов. — И вообще всем ставлю оценки практически наугад. Я же понятия не имею, что такое „неорганическая ботаника“, „педагогика беспозвоночных“ — и что остаётся делать? Да, но почему я в такой роли… И правда: почему я — экзаменатор? Нет, а почему они — студенты? И сдают всё это, будто так и надо? Нет, а я — принимаю, будто так и надо? Хотя… Подожди, а с чего началось? Я же помню, что собирался сдавать экзамен, а не принимать, и садился за третью парту, а не за стол… Но не спрашивать же их теперь — зачем они, преподаватели, сдают студенту экзамен? Тем более — сам принял всё как должное уже тем, что поставил первую оценку. И — не могу понять, как это произошло…»
— … Каротидный синус есть тригонометрическая функция сонной артерии, — услышал Кламонтов уже голос преподавателя зоологии беспозвоночных. — И точно так же, придавая сонной артерии определенное числовое значение, мы вычисляем соответственно каротидный косинус, тангенс…
«Билет № 4. Математическая анатомия…»Теорема Боткина о подобии группы крови при деление почек на печень данного диаметра… Теорема Гальвани о второй производной желудочно-кишечного тракта… Каротидный синус числового аргумента… Но бред же… Самый настоящий бред…
— … Ну мне-то вы, надеюсь, тройку не поставите? — почти утвердительно прозвучал у самого уха голос зоолога.
И теперь, после всех предыдущих согласий на тройки, это было так неожиданно, что Кламонтов вздрогнул, как от удара током. И как-то вихрем пронеслось в сознании — что в протянутой eмy зачётке были только отличные оценки, и он не имел морального права, поставив зоологу тройку, лишить его надежды на диплом с отличием только потому, что сам не знал предмета — так что вроде был прав, поставив «отлично» — а вообще оценка, как он вдруг понял, и не должна зависеть от уровня знаний студента, ведь зависит она в первую очередь от предыдущей оценки… Правда, тут же мелькнуло сомнение — тригонометрической функцией чего является каротидный синус. Но рядом садился yжe преподаватель высшей математики…
«Но это же не всерьёз… — снова попытался убедить себя Кламонтов — и вдруг понял, что не очень верит в это. — Нет, а если для них — всерьёз? А я, не зная почему, по какому праву, принимаю у них экзамен! Хотя… вот именно — они сдают, я и принимаю. И вообще какой спрос со студента, если сами преподаватели что-то ему сдают? Правда, тогда студенты — они, в том-то и проблема… Нет, а я тогда кто? И знаком им всем именно как студент. Сдавал лабораторные работы, зачёты, экзамены…»
— … Произведение растворимости зелёной жабы… — донёсся уже голос математика. — Но ведь жаба нерастворима. Плавает же, и ничего ей не делается… Ну ладно, давайте так: берём сто грамм жабы и растворяем… Или нет, лучше двести…
«А может быть, жабу надо набирать по объёму, пипеткой? — вдруг чуть не вырвалось у Кламонтова — и он снова едва не вздрогнул от мысли, что мог произнести такое вслух. Хотя — после всего уже сказанного… — Ну да, вот именно. Наяву хоть было бы чувство, что правильно, а что нет — а так… И вот опять же — билет № 3. Аналитическая зоология. Произведение растворимости зелёной жабы, титрование двухвалентной вошью и нитрование бычьим цепнем… И что это, в конце концов, такое? А то и на сон непохоже. И не сошли же они все наяву с ума… Или… Точно! — Кламонтову вдруг показалось, что он нашёл объяснение. — Утечка психотропного вещества! Мало ли что и зачем могли синтезировать наши биохимики… И тогда у меня — совсем не переутомление. А у них — какой-то коллективный психоз. Надо же, вообразили себя студентами… Да, но что теперь делать? Этому ставлю четвёрку — у него до сих пор одни четвёрки и были — а дальше? А номера идут обратном отсчётом… И вот уже билет — третий, и зачёток осталось три. А дойдёт до единицы — что тогда? Нет, а что вообще делает экзаменатор после ухода последнего студента? Несёт ведомость в деканат? Но в чей деканат нести, если они тут — с разных факультетов, а предметов таких ни на одном нет? И как я её понесу, если сам в общем студент? Но и их не спросишь, раз они в такой роли. Экзаменатор должен сам знать. А я не знаю даже, почему я — экзаменатор. Ладно, уйдут — подумаю, что делать…»
Но пока рядом сел ещё один химик — с кафедры аналитической химии. И он что-то говорил про стержневые и мочковатые корни квадратных уравнений, отвечая на вопросы билета № 2 по предмету «ботанические методы в математике» — «прорастание семени квадратного уравнения с отрицательным дискриминантом», «развитие древесины неопределённого интеграла» и «типы соцветий кубической параболы».
«А может быть… — просто шутка? — вдруг возникла новая — и, как показалось сразу, самая правдоподобная версия. — Коллективная шутка преподавателей над одним отдельно взятым студентом?»
Или даже не просто шутка… Ведь бывали, к примеру, в древности какие-то ритуалы с переменой ролей, когда господа временно становились слугами и наоборот. И тут — что-то подобное, только более приспособленное к современной реальности? A то — как раз мода на возрождение всего досоветского, дореволюционного, старинного — и что только не пытаются возрождать…
Да, но как он сам сможем объяснить последствия — в виде записей в зачётках и ведомости его почерком? И записей — бредового содержания? Пусть сами они как будто не возражали, глядя, как он делает записи — но не где-нибудь, в официальных документах!
Или нет… Опять, не то… Потому что правда: зачётки, билеты, ведомость — на настоящих типографских бланках! Дорогостоящая получается шутка… И с коллективным психозом непонятно, откуда бы у всех взялись настоящие бланки зачёток с их фотографиями. Снова не сходится…
А тем временем к Кламонтову подсел уже обладатель последней оставшейся зачётки — преподаватель предмета «математические методы в биологии». (И тоже странно: если это серьёзный предмет, который в своё время пришлось сдавать и Кламонтову, почему «ботанические методы в математике» — чушь? И он, как бы ни было, только что оценил эту чушь на четвёрку…)
И тут новое — вернее, не замеченное прежде — обстоятельство привлекло внимание Кламонтова. Да, зачётка лежала одна — но за задней партой сидел ещё преподаватель английского языка, чьей фамилии не было и в ведомости…
Фамилии? Снова как-то вдруг заподозрив неладное, Кламонтов схватил ведомость… Так и есть! Как мог не заметить сразу, что они так и значатся: Философ, Неорганик, Физколлоид, Матметод? Как их называли в разговорах студенты…
«Неужели вот так и сходят с ума? — подумал Кламонтов, чувствуя, что ещё немного — и им начнёт овладевать отчаяние. — Но как же это, ведь сначала были фамилии… Или нет? Или… что вообще происходит, что и насколько тут настоящее? Или в самом деле — какая-то другая реальность? И в ней — другие понятия, значения тех же слов? И сами они — не те, за кого я их принимаю, а только их двойники?»
