что ситуация улучшается. Ну, что сделать с таким человеком?
— Может, импичмент?
— Для этого нет никаких конституционных оснований. А даже, если в него попадет какой-нибудь гнусный араб, то у нас есть вице-президент Чейни (Cheney), который не лучше Буша. Именно из-за таких людей состояние мира все хуже.
— Вижу, вы остались при своем мнении, высказанном в беседах со Станиславом Бересем (Stanislaw Beres) — что миром правят идиоты или безумцы?
— А разве не так? Вчера Леппер говорит: Бальцерович[8] должен уйти в отставку, сегодня: Бальцерович должен остаться, а на следующий день вождь «Самообороны» заявляет, что Бальцерович должен работать в каменоломнях. И что? Хотя у Леппера нет никакой политической программы, люди за него голосуют и он получает третье место на выборах. Мало того, каким- то чудом ему удается привлечь к себе даже университетских профессоров. А потом Качиньский дает ему возможность быть избранным вице-маршалом Сейма. Но ведь каждый, у кого еще есть волосы на голове, глядя на все это, должен их вырвать! У меня, к счастью, уже нет.
— Только здесь будет еще хуже, потому что, на самом деле, еще ничего не началось?
— Да, по-настоящему начнется после 23 декабря, когда Качиньский официально вступит в должность президента. Хотя он уже принимает гостей, потому что, как приехала Кондолиза Райс, так он первый побежал целовать ей ручку.
— Ну, ведь для нас очень важна дружба с Америкой.
— А что нам делать? О дружбе с Путиным не может быть и речи, потому что он нас не любит, причем не только за оранжевую революцию, которая, кстати, ничего особо не изменила. Я говорю не только о политических конфликтах, а об условиях жизни людей. Мой знакомый, писатель Радек Кнапп (Radek Knapp), живущий в Австрии, был по приглашению во Львове и, вернувшись, рассказывал мне с ужасом, что вода там бывает три часа в день, мостовые не чинились с 1939 г. Для меня это особенно болезненно, ведь я родом из Львова.
— Вы видите какие-то шансы для Польши в Европейском Союзе?
— А что, вы думаете, можно, как Рома Гертых[9], одновременно быть противником ЕС, и ждать денег Евросоюза? За что они должны нам помогать? За то, что их не любят? На самом деле, это очень сложный вопрос, потому что мы с какой-то удивительной страстью вредим самим себе. Когда я читаю западные газеты, а делаю это регулярно, я не нахожу там какого-то особого интереса к Польше. На самом деле, им на нас наплевать, но если уж напишут, то чаще всего плохо. Однажды мы об этом пожалеем. И о многих других вещах.
— Каких, например?
— Например, о том, как мы относились к Александру Квасьневскому. Те, кто сегодня его оплевывает, однажды убедятся в том, что были не правы. Разумеется, он не был ангелом, но знал языки, достойно нас представлял, как следует исполнял свои обязанности.
— Однако, те, кто сегодня атакует Квасьневского, хотят идти дальше: мечтают о том, чтобы вызвать его в Верховный Суд?
— Это типично польский маленький ад: когда кто-то хочет быть лучше других, его немедленно засовывают обратно в котел. Сейчас Польша «Б»[10] выбрала Качиньского, но, с другой стороны, Туск тоже не был спасителем. Это, по моему мнению, главная проблема польской политики: у нас нет приличных партий, не за кого голосовать.
— А вы в этом году голосовали?
— Да, жена велела (смеется). Весь Краков голосовал за Туска, так что неудивительно, что на плакатах Качиньского было приписано «Утиный грипп». Но, знаете, с другой стороны, я не верю в рассказы о то, что эти близнецы — демоны, которые своими щупальцами опутают всю Польшу. Их время пройдет, хотя они могут успеть попортить экономику. Я, как услышу идеи пани Любиньской (Lubinska)[11], хватаюсь за голову. Или Леппера, который хочет напечатать побольше денег.
— Как вы думаете, почему после 16 лет т. н. свободы выборы выигрывают, что тут скрывать, обскуранты?
— Сто шестьдесят лет — мало, что там шестнадцать. Единственное, чему мы можем радоваться — это свобода прессы и отсутствие института цензуры. Все остальное выглядит так, как оно выглядит. Например, интеллигентов, имеющих вес в сегодняшней Польше, можно поместить в эту комнату, в который мы сейчас разговариваем. Вот еще — у нас есть одна значимая литературная награда для всех. Если кто-то напишет интересную книгу о филателии, то он тоже может претендовать на Нике (Nike). Ведь это ненормально.
— А польская наука?
— (смех) Какое там! У нас в области науки нет ни одного Нобеля, так что о чем говорить? Сегодня в Польше каждый может стать профессором, профессоров у нас полно, только вот это пугающее количество не хочет переходить в качество. Мой сын изучал физику в Принстонском университете, у него научная степень. Вернулся в Польшу. И что ему тут делать? Руками ловить атомы?
— И еще один польский грех: антисемитизм. Мне удивительно то, что польское правительство высоко ценит радиостанцию, на волнах которой юдофобские разговоры — обычное дело.
— Что ж, антисемитизм глубоко укоренен в общественном сознании. Это хорошо иллюстрирует один из рассказов Мрожека: слышны какие-то выстрелы, кто-то спрашивает: «Что здесь происходит?» и слышит в ответ: «Да ничего такого, по каким-то там евреям стреляют». Антисемитизм опирается на простую схему: они хуже, чем я. А тем, кто хуже, может быть каждый: коммунист, масон, гей. Это никак не задевает польскую ментальность. Но не только это. Нам не хочется биться с мыслями, нас не интересует разум. Нам бы пойти в воскресенье в церковь, а после обедни тут же обо всем забыть. Так безопаснее.
— Вы обратили внимание, что мы страшно любим жаловаться? Я постоянно слышу, что сегодня жаловаться — ужасно непопулярно.
— А что делать, если в Польше нет ничего хорошего, кроме красивых девушек. Может, они не всегда умны, но, по крайней мере, хорошо выглядят. Это уже что-то, вы так не считаете?
