Но ослабляет их настолько, что они не могут убить нас, не могут высосать нашу энергию и передать ее Дзиму. Когда взойдет солнце, мы окажемся в безопасности.
Люк поежился, глядя на огромные, холодные, немигающие звезды и думая о том, сколько еще осталось до конца ночи. Электричество, проходившее между кристаллами, над ними обоими, было слишком слабым, чтобы создавать видимое свечение. Лишь иногда, казалось, в воздухе проскакивала искра, словно вспышка болотного газа. Скопления сияющих кристаллов, усеивавших стены каньона, казалось, вбирали в себя бледный голубоватый свет звезд.
Люк закутался в одеяло, показавшееся ему слишком тонким. Когда он говорил, изо рта шел светящийся пар.
— С ней все в порядке? — спросил он. — С Леей?
Лигеус вяло кивнул.
— Ашгад запретил Дзиму подходить к ней. Он почти полностью стал рабом Дзима, но, по крайней мере, пока «Уверенный» не будет готов забрать Дзима с этой планеты, прочь от всех опасностей дневного излучения кристаллов, они не могут позволить, чтобы с ней что-либо случилось. Дзим не может ничего против этого возразить — а все эти переговоры с Гетеллесом, чтобы корпорация «Лоронар» получила права на добычу кристаллов, были идеей Дзима, которая должна была помочь ему покинуть планету, — но он думает не так, как люди. Я старался не подпускать его к ней, насколько мог.
Голова его запрокинулась. Люк сунул ему под затылок свернутую куртку.
— Говорю так, будто это смягчает мою вину за все, что я сделал. Нет, не смягчает. Просто я… Дзим… я не смог пойти против него. Но когда она сбежала, я не мог позволить ей уйти одной. Без оружия, без всего. Она… Я давно уже не думал ни о ком и ни о чем, кроме как о том, чтобы остаться в живых еще на один день. Но Лея… госпожа Соло… была добра ко мне. И она очень смелая. Намного смелее меня, хотя, честно говоря, подобное можно сказать о любой среднестатистической ящерице.
В голове у Люка шумело. Частью разума он остро осознавал угрозу со стороны Дзима, пытавшегося лишить его энергии, поддерживавшей тепло его плоти и биение его сердца. Но, словно в тумане, он опять слышал голоса, что-то шептавшие, на этот раз совсем близко. Они что-то говорили. Что-то говорили ему. «О Лее, — подумал он, — или, по крайней мере, о ее образе». Он увидел стройную темноволосую женщину, которая что-то делала с чем-то похожим на антигравитационный модуль. Программировала?
Видение исчезло.
«Кто они?» — хотел он спросить. Эти невидимые существа, эти наблюдатели среди холмов? Где их города, или где до гибели морей были их города?
Вместо этого он спросил:
— Кто ты?
В темноте каньона Лигеус казался лишь тенью человека, призраком, отражением в матрице Силы, но Люк услышал его смешок.
— Ошибка природы, — тихо ответил он. — Самая большая нелепость из всех, что когда-либо появились на свет в семействе Ворнов. Сам я считал себя философом. Но моим искусством всегда была имитация, подделка голограмм, стремление к совершенству, к тому, чтобы в мои творения по-настоящему верили. В детстве я был лишь безобидным проказником, но полюбил свое ремесло на всю жизнь. Человек с моими талантами мог бы сделать состояние в индустрии развлечений, но за свои грехи я оказался редким сокровищем для таких, как Ашгад: человеком, который не станет большой потерей для своей семьи. Для них я мертв уже много лет.
Он вздохнул, и какое-то время не было слышно ни звука, кроме легкого шипения электросистемы флаера и потрескивания электрических разрядов.
— Не будь чересчур суров к Ашгаду, — прошептал Лигеус. — Он еще в большей степени раб Дзима, чем я. Забавно, правда? Этот самый Дзим, который начал свою жизнь в качестве закуски, теперь…
— В качестве чего? — удивленно переспросил Люк.
— Закуски! — Лигеус моргнул. — Извини. Я забегаю вперед. Забыл… — он тряхнул головой, словно пытаясь привести мысли в порядок, но взгляд его оставался все столь же усталым. — Все дело в жадности Белдориона — или, можно сказать, в его чревоугодии, — которое и стало причиной его краха. Его повар- кубаз Зубинди постоянно экспериментировал, выводя новые виды насекомых, более вкусных и сочных, более забавных для еды. Видишь ли, хатты обожают есть разумных существ. Им нравится немного погонять их по тарелке. Отвратительные твари.
Он снова тряхнул головой, и на этот раз Люку показалось, что в его глазах мелькнули воспоминания о тошнотворных сценах, которым Лигеусу довелось быть свидетелем.
— Что ж, в конце концов Зубинди пришла идея вырастить дроха, подвергая его мутациям в темноте, в течение намного более длительного времени, чем нормальная продолжительность его жизни. Прежде чем кто-то успел понять, что происходит, дрох вырос и приобрел разум, которого ему хватило, чтобы поработить Зубинди и высосать из него энергию. А потом, естественно, дрох Дзим поработил и самого Белдориона. Он слабо засмеялся, глядя на звезды.
— Это определенно урок для нас всех, хотя я в этом и не уверен. И, естественно, как только Дзим начал забирать его силу, власть Белдориона в Хвег Шуле закончилась. Ашгаду не составило никакого труда захватить ее, когда он прибыл на планету. Он стал обладать властью Белдориона, его домом и всеми его слугами… И, естественно, Дзимом.
Люк подумал о том, не это ли было причиной того, что старый сенатор построил дом в пустыне — чтобы защитить взрослеющего сына от влияния чудовища, от которого сам он не мог избавиться. И это, естественно, не помогло.
— Собственно, я даже не уверен, сколько еще осталось от Сети Ашгада, от его тела и от его мозга, — голос Лигеуса опустился до слабого шепота — какое-то мгновение Люк не мог понять, говорит ли он о старшем Ашгаде или о младшем. — Явно недостаточно, чтобы пойти против воли Дзима. И задачей его, как знатока местных условий, было убедить Гетеллеса и главу «Лоронара», что дрохи не имеют никакого отношения к древней эпидемии Семени Смерти. Это было совсем нетрудно. Они искренне не желают этого знать. Как не хотел этого знать и я, и не знал очень долго. Лишь семь или восемь месяцев назад мне пришлось это узнать…
Он снова вздохнул. В свете мелькнувшей электрической искры Люк увидел, что его тонкие пальцы бесцельно перебирают сверкающие камешки.
— В конце концов ситуация стала очевидной. Я сказал себе, что нужно что-то и как-то делать. Но вся проблема с «как-то» заключается в том, что на самом деле это означает «потом». К тому же меня постоянно караулил Дзим. Он жаждал настоящей жизни, настоящей энергии, а не жалкого их подобия, вырабатываемого синтетической плотью, хотя он поглощает и ее, когда нет ничего другого. Лишь когда появилась Лея… госпожа Соло… и стала бороться, рискуя всем, я понял, сколь презренной личностью я стал. Я не… — он поколебался. — Я не хочу показываться ей на глаза. Как по-твоему, я достоин презрения?
Люк вспомнил о днях своей щенячьей любви к ней, о том, как они с Хэном соревновались в пилотском мастерстве, чтобы произвести на нее впечатление. Не только они, но каждый неженатый пилот флота Альянса, казалось, был влюблен в нее.
— Главное — цель, — тихо сказал он. — А не путь к ней..
— Боюсь, я понял это слишком поздно, — голос философа снова упал до шепота. — Я лгал Дзиму. Программа, которая должна провести «Уверенный» мимо орудийных башен, закончена. Ее лишь необходимо ввести. И первый груз кристаллов-' призраков' готов к отправке.
Люк дернулся от внезапной боли, пронзившей его голову. «По крайней мере, — подумал он, — выросший на этой планете Ашгад вряд ли имел образование, достаточное для того, чтобы ввести в компьютер нечто столь сложное, как массив стартовых векторов».
— И кристаллы, — продолжал Лигеус, ничего не заметив, — не единственное, что будет на борту этого корабля. Он унесет Дзима туда, где на него не будут вредно влиять солнечный свет и излучение этой планеты. Дзима и стольких дрохов, скольких он сможет взять с собой, чтобы те высасывали жизни из других, а он, в свою очередь, мог высасывать эти жизни из них. И так будет продолжаться, пока половина планет в Галактике не превратятся в планеты мертвецов.
