Это я. Слышишь? Это я! Всё я! Я всё подстроил, я воровал трупы! Играл мертвецами в куклы: так мне захотелось, ясно?! Не смей прикасаться ко мне, мразь, не то меня вырвет!!! — Лицо у Сисса посинело. Он с трудом добрёл до письменного стола, упал в кресло, трясущимися руками вытащил из кармана стеклянную трубочку, вырвал зубами пробку и, прерывисто дыша, почти задыхаясь, слизнул несколько капель маслянистой жидкости. Постепенно дыхание его становилось глубже, ровнее. Опершись затылком о книжную полку, он сидел с закрытыми глазами и хватал воздух. Наконец, придя в себя, шевельнулся, уселся поудобней. Грегори неподвижно стоял и смотрел. Лицо у него всё ещё горело.
— Вон! Прошу вас, уйдите, — хрипло пробормотал Сисс.
Но Грегори как будто прирос к полу — стоял и чего-то ждал.
— Ах, нет! Ну что ж! — Сисс вскочил и сразу же закашлялся. Кашлял он долго, жадно ловя ртом воздух. Кончив, выпрямился, дотронулся до воротничка рубашки, который перед этим расстегнул, одёрнул пиджак и вышел. Хлопнула входная дверь.
Грегори остался в квартире один. Сейчас можно было бы всласть порыться в ящиках; он даже подошёл к письменному столу, хотя понимал, твёрдо знал, что не сделает этого. Он закурил сигарету и принялся ходить по комнате. Голова была совершенно пустая. Раздавив сигарету в пепельнице, он ещё раз взглянул на стол, покачал головой и вышел в прихожую. Пальто валялось на полу, он поднял его и увидел, что спина разорвана почти до талии, а петля вешалки с лоскутом подкладки висит на крючке. Он стоял, рассматривая пальто, и вдруг зазвонил телефон. Грегори не шелохнулся. Телефон всё звонил. Тогда Грегори вернулся в комнату и остановился, ожидая, когда звонок умолкнет, но тот продолжал надрываться.
«Ни принципов, ни последовательности. Тряпка я. Нет, не тряпка, а как это? Мразь, вот как!» — подумал Грегори и поднял трубку:
— Алло?
— Это вы? Наконец-то! — раздался в трубке голос Шеппарда.
— Да, я. А откуда… как вы узнали, что я здесь? — спросил Грегори. Ноги у него стали ватные.
— Ну а где вы ещё можете быть в двенадцатом часу ночи, если вас нет дома? — ответил Шеппард. — Вы долго ещё намерены оставаться здесь? Сисс не очень далеко от вас?
— Сисса нет. Его вообще нет в квартире.
— А кто есть? Сестра? — В голосе инспектора звучало недовольство.
— Вообще никого нет.
— То есть как? Вы один? Как вы там очутились? — На сей раз голос инспектора звучал явно неприязненно.
— Мы пришли вместе, но он ушёл. У нас тут произошёл конфликт, — с трудом выдавливал из себя Грегори. — Потом, то есть завтра, я… если смогу… в общем, при встрече… А почему вы звоните? Что-нибудь случилось?
— Случилось. Умер Вильямс. Вам эта фамилия, надеюсь, известна?
— Да, конечно.
— Перед смертью он пришёл в себя и захотел дать показания. Я пытался отыскать вас, даже по радио объявляли…
— Простите, не знал…
— Не стоит извиняться. Показания записали на магнитофон. Я бы хотел, чтоб вы их прослушали.
— Сейчас?!
— А зачем откладывать? Вы ждёте Сисса?
— Нет, нет, я как раз собрался уходить…
— Вот и прекрасно. Вы в силах прямо сейчас приехать ко мне? Я предпочёл бы не откладывать на завтра…
— Хорошо, — каким-то бесцветным голосом ответил Грегори, но тут же вспомнил о пальто и поспешно добавил:Только сначала мне нужно заехать домой. Это займёт полчаса, не больше.
— Жду вас.
Шеппард повесил трубку. Грегори поднял пальто, перекинул через руку и сбежал вниз по лестнице. Заглянул во двор: серого «крайслера» не было. На улице он поймал такси, доехал до «Савоя» и пересел в свой «бьюик». Остывший мотор долго не заводился. Прислушиваясь к его тарахтению, Грегори мучительно размышлял, что сказать Шеппарду.
Возле дома мистера и миссис Феншо стоянки не было, но сейчас Грегори было не до соблюдения правил; он оставил машину у ворот и по мокрому асфальту, в котором, как в зеркале, отражались далёкие огни, помчался к парадному входу. Долго пытался повернуть ключ в замке, пока с удивлением не обнаружил, что дверь не заперта. Такого ещё не бывало. Огромный холл был заполнен мерцающим, колеблющимся полусветом, над лестницей на высоком сводчатом потолке вспыхивали и угасали какие-то странные отблески. Ступая на цыпочках, Грегори дошёл до зеркального зала и на пороге остановился.
На том месте, где стоял стол, было какое-то возвышение, накрытое коврами. По обеим сторонам его стояли свечи, и бесконечные галереи огоньков дрожали в угловых зеркалах. В воздухе висел запах горячего стеарина, жёлто-синие огоньки беспокойно колебались, фитиль одной свечи потрескивал. Всё это было настолько необычно, что Грегори замер и остолбенело уставился на пустое место между рядами свечей. Потом медленно поднял глаза; со стороны могло показаться, будто он любуется радугами, загорающимися и гаснущими в хрустальных кристаллах люстры. Осторожно обвёл взглядом зал — никого. Двинулся дальше — вдоль стенки, крадучись, на цыпочках, точно вор, — и вдруг увидел на полу белую свёрнутую спиралью стружку. И, только дойдя до распахнутой двери, услыхал шаги. Надеясь проскочить, спрятаться у себя в комнате, он пошёл быстрее. Впереди, в темноте, забрезжили дрожащие золотистые искры. Из коридора выплыла миссис Феншо. Она шла очень медленно, на плечи поверх чёрного платья у неё была накинута тёмно-лиловая шаль с нашитыми золотыми бляшками; при каждом движении они вспыхивали и переливались. Грегори попытался разминуться, но она шла прямо на него. Шла, как слепая. Пришлось отступить на шаг и ещё на шаг, он пятился задом, а она надвигалась — неуклонно, точно не видела его. Грегори споткнулся о дорожку и остановился. Они опять были в зеркальном зале.
— Жизнь моя! — вдруг выкрикнула рыдающим голосом миссис Феншо. — Жизнь моя! Всё! Всё кончено! Унесли его! — Она подошла так близко, что Грегори чувствовал на щеке её дыхание. — Он знал, что не выдержит, и ещё сегодня говорил мне! Но ведь всё было как обычно, почему же всё кончилось? Почему? — повторяла она, жарко дыша Грегори прямо в лицо, и внезапно эти слова и фразы, выкрикиваемые с таким отчаянием, утратили для него всякий смысл и значение.
— Не знаю… о, неужели… мне очень жаль… — беспомощно бормотал Грегори, чувствуя, что запутывается в нелепости, в непонятной трагедии, становится участником какой-то неправдоподобной сцены, разыгрываемой с правдоподобнейшим отчаянием. Из-под шали миссис Феншо выползла тёмная рука с набухшими венами и крепко схватила Грегори за запястье.
— Что произошло? Неужели мистер Феншо… — Грегори не закончил вопроса, потому что она, захлёбываясь от беззвучных спазматических рыданий, подтвердила его предположение судорожными кивками. — Ох, так внезапно, — пробормотал он.
Эти слова, казалось, привели её в чувство. Она взглянула на него тяжело, жёстко, почти с ненавистью.
— Нет! Не внезапно! Не внезапно! Нет! Уже давно, уже долго, и он все эти годы отодвигал, мы вместе сопротивлялись, боролись, у него же было всё самое лучшее, что только нужно человеку. Я каждую ночь делала ему массаж, я держала его за руку, когда ему было плохо, сидела возле него до рассвета. Без меня он мог только днём, днём я ему была не нужна, но ведь сейчас же ночь, ночь!!! — снова закричала она отчаянно, страшно, и странное, звучное эхо ещё усилило её голос.
«Ночь…» — искажённо и деформированно донеслось из глубины дома, из тёмной анфилады комнат, выходящих на лестничную площадку, и медленно угасло — над головою женщины, которая одной рукой судорожно сдавила его кисть, а другой колотила его по груди. Ошеломлённый, подавленный такой стихийностью, обнажённостью горя, такой силой отчаянья, понемногу начиная понимать, что произошло, Грегори молча смотрел на колеблющиеся огоньки свечей, озаряющие пустое, застланное коврами возвышение в центре зала.
— О ты, ты! О ты! — кричала миссис Феншо, и непонятно было, то ли она обращается к Грегори, то ли
