цепью голубых лампочек, изгибался вдоль линии корпуса. Роган шёл, сам не зная куда, инстинктивно поднимал ноги, перешагивая через высокие пороги герметических переборок, и наконец увидел смутные силуэты людей у главного реактора. В помещении было темно, светились только огоньки индикаторов на щите. Люди сидели под ними на раскладных креслах.
— Они погибли, — сказал кто-то; Роган не узнал голоса. — Хочешь пари? В радиусе пяти миль была тысяча рентген. Нет их уже на свете, можешь быть спокоен.
— Так чего же мы тут сидим? — буркнул другой человек.
Роган не по голосу, а по месту, которое занимал говоривший у гравиметрического контроля, понял, что это боцман Бланк.
— Потому что старик не хочет возвращаться.
— А ты бы вернулся?
— А что же ещё остаётся делать?
Тут было тепло, и в воздухе веял тот специфический запах, искусственный аромат хвои, которым климатизаторы пытались перебить вонь перегретых пластиков и металла, возникающую во время работы реактора. В результате получалась смесь, не похожая ни на что за пределами восьмого яруса. Роган стоял, опершись спиной о пенопластовую обивку переборки. Он не то чтобы прятался, а просто не хотелось ему вмешиваться в этот разговор.
— Он может хоть и сейчас подойти… — сказал кто-то после недолгого молчания.
Лицо его на минуту выступило из тьмы, когда он наклонился вперёд, полурозовое-полужёлтое от сверкания контрольных огоньков на стене реактора — реактор будто смотрел этими огоньками на съёжившихся внизу людей. Роган, как и все остальные, сразу сообразил, о ком идёт речь.
— У нас есть поле и радар, — неохотно буркнул боцман.
— Много тебе будет толку от поля, если он подойдёт на биллиэрг поражения?
— Радар его не подпустит.
— Это ты мне говоришь? Да ведь я-то его знаю, как свои пять пальцев…
— Ну и что?
— А то, что у него есть антирад. Системы помех…
— Да ведь он же разлажен. Электронный псих…
— Ничего себе псих. Ты был в рубке?
— Нет. Я здесь сидел.
— Ну вот. А я был. Жалко, не видал ты, как он молотил наши зонды.
— Значит, это как же? Они его, что ли, перестроили? Он уже под ихний контроль попал?
Все говорят «они», подумал Роган. Будто это и вправду живые разумные существа.
— А протон его знает. Вроде бы только связь разладилась.
— Так чего ж ему нас лупить?
Опять настала тишина.
— Неизвестно, где он? — спросил тот, который не был в рубке.
— Нет. Последнее сообщение было в одиннадцать. Видели, как он мотался по пустыне.
— Далеко?
— А что, боишься? Километров сто тридцать — сто сорок отсюда. Для него это час ходу. А то и меньше.
— А может, хватит уже переливать из пустого в порожнее? — сердито сказал боцман Бланк, и его острый профиль возник на фоне разноцветных огоньков.
Все замолкли. Роган медленно повернулся и удалился так же тихо, как и пришёл. На обратном пути он оказался у лабораторий; в большой было темно, а из малой пробивался свет сквозь иллюминаторы над дверью. Роган заглянул внутрь. За круглым столом сидели только кибернетики и физики — Язон, Кронотос, Сарнер, Ливии, Заурахан и ещё кто-то — он сидел в тени наклонной переборки, повернувшись ко всем спиной, и программировал большой электронный мозг.
— …существует два эскалационных решения: одно — аннигиляция, другое — самоуничтожение. Остальное — это уже действия в масштабах планеты…
Роган, не переступая порога, стоял и прислушивался.
— Первый эскалационный вариант основан на том, чтобы пустить в ход лавинный процесс. Нужно, чтобы излучатель антиматерии вошёл в ущелье и остался там.
— Один уже там побывал… — сказал кто-то.
— Если у него не будет электронного мозга, он сможет действовать даже при температуре свыше миллиона градусов. Нужен плазменный излучатель: плазма не боится звёздных температур. Туча будет действовать по-прежнему: постарается его задавить, войти в резонанс с его управляющими контурами. Но там ведь не будет никаких контуров — ничего, кроме субъядерной реакции. Чем больше материи втянется в реакцию, тем более бурно будет проходить эта реакция. Таким путём можно собрать в одно место и аннигилировать всю некросферу планеты.
«Некросфера… — подумал Роган. — Ага, это потому, что кристаллики — мёртвые. Вот что значит учёные: обязательно придумают этакое красивое новое название…»
— Больше всего нравится мне вариант с самоуничтожением, — сказал Язон. — Но как вы это себе представляете?
— Ну, сначала следует добиться, чтобы образовались два больших «тучемозга», а потом вызвать схватку между ними… нужно так повести дело, чтобы тучи сочли друг друга конкурентами в борьбе за существование…
— Понимаю, однако как вы собираетесь это проделать?
— Дело нелёгкое, но осуществимое, поскольку туча является лишь псевдомозгом, а значит, лишена способности рассуждать…
— Надёжней всё-таки планетный вариант, со снижением среднегодового уровня инсоляции, — сказал Сарнер. — Четыре водородных заряда по пятьдесят — сто мегатонн на каждое полушарие — в общем, от силы восемьсот мегатонн. Этого хватит. Воды океана, испарившись, увеличат облачный покров, возрастёт альбедо, и оседлые симбиоты не смогут доставлять «мушкам» того минимума энергии, который необходим для размножения…
— Этот расчёт основан на непроверенных данных, — запротестовал Язон.
Видя, что начинается диспут специалистов, Роган отступил от двери и пошёл восвояси.
Возвращался к себе он не на лифте, а по металлической винтовой лесенке, которой обычно никто не пользовался. Перед ним возникали пролёты всё более высоких ярусов. Он видел, как в ремонтном отделении поблёскивали сварочные аппараты — люди из группы Деврие хлопотали вокруг чёрных, величественно неподвижных арктанов. Вдалеке показались круглые иллюминаторы госпиталя с их тусклым фиолетовым свечением. Какой-то врач в белом халате бесшумно прошёл по коридору автомат-санитар нёс за ним набор сверкающих инструментов. Роган проходил мимо пустых и тёмных помещений клуба, библиотеки, кают- компании; наконец добрался до своего яруса, прошёл мимо кабины астрогатора, внезапно приостановился, словно и тут хотел что-то подслушать, но сквозь гладкую пластину двери не проникал ни малейший звук, ни лучик света, а иллюминаторы вверху были плотно задраены, болты с медными головками довёрнуты до предела. Только в своей кабине Роган снова почувствовал усталость. Он ссутулился, тяжело осел на койку, сбросил ботинки и откинулся к переборке, заложив руки за голову. Так и сидел, глядя на слабое свечение ночной лампы, на низкий потолок, пополам разделённый тонкой трещиной на голубом лаковом покрытии.
Роган не из чувства долга бродил по кораблю и не потому, что его интересовали чужие разговоры. Он попросту боялся таких вот ночных часов, потому что тогда неотступно маячили перед ним картины, которые ему хотелось забыть. Изо всех воспоминаний самым страшным было одно — о человеке, которого он убил, выстрелив чуть ли не в упор, чтобы тот не убивал других. Он должен был так поступить, но легче от этого не делалось. Роган знал — стоит погасить свет, и он снова увидит эту сцену; увидит, как человек с болезненной, бессмысленной улыбкой ступает по камням, будто ведомый дёргающимся у него в руках стволом вейра, как перешагивает через безрукий труп… через Ярга, который вернулся, чтобы так нелепо погибнуть после чудесного спасения… а секунду спустя его убийце суждено было рухнуть на камни с разорванным, дымящимся на груди комбинезоном… И никакими силами нельзя было отогнать видение, вся
