— Как ты себе представляешь дальнейшую работу в таких условиях?
Снаут пожал плечами.
— Какое это имеет значение?
— Ах так? И что ты намерен делать?
Он молчал. В тишине было слышно шлёпанье босых ног. Среди никелированных и пластмассовых аппаратов, высоких шкафов с электронной аппаратурой, точнейших приборов эта шлёпающая, разболтанная походка казалась дикой шуткой какого-то ненормального. Шаги приближались. Я встал, напряжённо всматриваясь в Снаута. Он прислушивался, зажмурившись, но совсем не выглядел испуганным. Значит, он боялся не её?!
— Откуда она взялась? — спросил я.
Снаут медлил.
— Не хочешь сказать?
— Не знаю.
— Ладно.
Шаги удалились и затихли.
— Ты мне не веришь? — спросил Снаут. — Даю слово, что не знаю.
Я молча открыл шкаф со скафандрами и начал раздвигать их тяжёлые пустые оболочки. Как я и ожидал, в глубине на крюках висели газовые пистолеты, которыми пользуются для передвижения в состоянии невесомости. В качестве оружия они стоили немного, но выбора не было. Лучше такое, чем ничего. Я проверил зарядное устройство и перекинул через плечо ремень футляра.
Снаут внимательно следил за мной. Когда я регулировал длину ремня, он язвительно усмехнулся, показав жёлтые зубы.
— Счастливой охоты!
— Спасибо за всё, — ответил я, идя к двери.
Он вскочил со стула.
— Кельвин!
Я посмотрел на него. Усмешки уже не было. Не знаю, видел ли я когда-нибудь такое измученное лицо.
— Кельвин, это не… Я… правда не могу, — с трудом проговорил он.
Я ждал, что он скажет ещё что-нибудь, но он только шевелил губами, как будто старался выдавить из себя слова. Я молча повернулся и вышел.
Сарториус
Коридор был пуст. Сначала он шёл прямо, потом поворачивал направо. Я никогда не был на станции, но во время предварительной тренировки шесть недель жил в точной её копии, находящейся в институте на Земле. Я знал, куда ведёт лесенка с алюминиевыми ступеньками.
В библиотеке было темно. На ощупь я нашёл выключатель. Когда я отыскал в картотеке первый том Соляристического ежегодника вместе с приложением и нажал кнопку, загорелась красная лампочка. Проверил в регистраторе — книга находилась у Гибаряна, так же как и другая — «Малый Апокриф». Я погасил свет и пошёл вниз. Я боялся войти в его комнату: она могла туда вернуться. Некоторое время я стоял у двери, потом, стиснув зубы, превозмог страх и вошёл.
В освещённой комнате никого не было. Я методично перекладывал книгу за книгой и наконец, добравшись до последней пачки, лежавшей между кроватью и шкафом, обнаружил нужный том.
Я надеялся найти в нём какую-нибудь пометку, и действительно, в именном указателе лежала закладка. Красным карандашом на ней было написано имя, которое мне ничего не говорило: Андре Бертон. В книге оно встречалось дважды. Сначала я отыскал первое упоминание о нём и узнал, что Бертон был резервным пилотом на корабле Шеннона. Следующее упоминание было через сто с лишним страниц.
После высадки на Солярис экспедиция действовала чрезвычайно осторожно, однако, когда через шестнадцать дней выяснилось, что плазменный океан не только не проявляет никаких признаков агрессивности, но отступает перед каждым предметом, приближающимся к его поверхности, и всячески избегает непосредственного контакта с какими-либо аппаратами и людьми, Шеннон и его заместитель Тимолис отменили некоторые правила безопасности, так как они страшно затрудняли и замедляли проведение работ.
Экспедиция была разбита на маленькие группы по два-три человека, которые проводили полёты над океаном, удаляясь от базы иногда на далёкое расстояние. Использовавшиеся раньше в качестве защиты излучатели, окружавшие территорию работ, были водворены на базу. Первые четыре дня после этих изменений прошли без всяких происшествий, если не считать случавшихся время от времени поломок кислородной аппаратуры скафандров, так как выходные клапаны оказались очень чувствительными к корродирующему действию ядовитой атмосферы. В связи с этим их приходилось заменять почти ежедневно.
На пятый день — или на двадцать первый, если считать с момента высадки, — двое учёных, Каруччи и Фехнер (один был радиобиологом, а второй — физиком), проводили исследовательский полёт над океаном в небольшом двухместном аэромобиле. Это был не летательный аппарат, а глиссер, передвигающийся на подушке сжатого воздуха.
Когда через шесть часов они не вернулись, Тимолис, который руководил базой в отсутствие Шеннона, объявил тревогу и выслал всех свободных людей на поиски.
По несчастному стечению обстоятельств в этот день примерно через час после вылета исследовательских групп нарушилась радиосвязь. Причиной тому было большое пятно на красном солнце. Оно излучало мощные корпускулярные потоки,[9] достигавшие верхних слоёв атмосферы. Действовали только ультракоротковолновые аппараты, которые позволяли поддерживать связь на расстоянии около двухсот километров. В довершение всего перед заходом солнца сгустился туман, и поиски пришлось прекратить.
И только когда спасательные группы уже возвращались на базу, одна из них на расстоянии ста тридцати километров от берега наткнулась на аэромобиль. Двигатель работал, и совершенно исправная машина висела над волнами. В прозрачной кабине находился только Каруччи. Он был без сознания.
Аэромобиль доставили на базу, и Каруччи поручили заботам медиков. В тот же вечер он пришёл в себя. О судьбе Фехнера Каруччи ничего не мог сказать. Помнил только, что, когда они уже решили возвращаться, он почувствовал удушье. Дыхательный клапан заклинился, и внутрь скафандра при каждом вдохе проникала небольшая порция ядовитых газов.
Фехнер, пытаясь исправить его аппарат, вынужден был отстегнуть ремни и встать. Это было последнее, что помнил Каруччи. Возможный ход событий, по мнению специалистов, был таким. Исправляя аппарат Каруччи, Фехнер открыл фонарь кабины, вероятно, потому, что под низким куполом он не мог свободно двигаться. Это было допустимо, так как кабины таких машин не были герметичными и только защищали от непосредственного воздействия атмосферы и ветра. Во время этих манипуляций мог испортиться аппарат Фехнера, и учёный, потеряв ориентацию, выбрался через открытый купол из машины и свалился вниз.
Такова история первой жертвы океана. Поиски тела — в скафандре оно должно было плавать на поверхности океана — не дали результатов. Впрочем, возможно, оно и плавало. Тщательно прочесать тысячу квадратных километров почти постоянно покрытой лохмотьями тумана волнистой пустыни было просто невозможно.
До сумерек — я возвращаюсь к предшествующим событиям — вернулись все спасательные аппараты, за исключением большого грузового вертолёта, на котором вылетел Бертон.
Он показался над базой примерно через час после наступления темноты, когда о нём уже начали серьёзно беспокоиться. Бертон находился в состоянии нервного шока. Он выбрался из вертолёта только для того, чтобы кинуться бежать. Когда его поймали, он кричал и плакал. Для мужчины, у которого за плечами насчитывалось семнадцать лет космических полётов, иногда в тяжелейших условиях, это было
