объяснить все до конца. Во-первых, фактор ведет себя как бы осмысленно, это не орудие в нашем понимании, как, например, молоток, — скорее что-то вроде дрессированных бактерий, натасканных, как наши охотничьи собаки; во-вторых, наблюдается непонятная связь с раковыми заболеваниями. Если бы мне нужно было любой ценой подогнать гипотезу под это явление, я бы сформулировал примерно такую концепцию. В районе низкой заболеваемости раком люди не болеют не потому, что там нет вируса рака, а потому, что тамошние жители невосприимчивы к нему, и тогда мы можем сказать, что восприимчивость к раку обратно пропорциональна восприимчивости к посланному со звезд фактору; тем самым спасены и статистика, и наше объяснение…
Грегори остановился. В комнате и в примыкающей к ней спальне мистера Феншоу воцарилась тишина. Шеппард, который молча слушал и время от времени поднимал глаза на детектива, удивляясь не столько тому, что тот говорит, сколько его горячности, недовольно заметил:
— Во все это вы, разумеется, не верите…
— Ни минуты, — ответил Грегори, ощутив какую-то странную слабость. Ему вдруг стало безразлично, сохранится ли за стеной тишина или нет; захотелось снова, как после ухода от Сисса, остаться одному. Он молчал, пока не заговорил главный инспектор:
— Вам, очевидно, довелось много читать и изучать, у вас совсем не полицейская манера выражаться. Ну да, необходимо детально изучить язык врага… Сисс, во всяком случае, был бы вами доволен. Вы все еще его подозреваете, не так ли? Какие мотивы приписываете его поведению?
— Не то чтобы я его подозревал. Это означало бы, что я наступаю, а я по-прежнему в состоянии отступления, к тому же отчаянного. Я как крыса, загнанная в темный угол. Я только защищаюсь от невероятности этого дела. Ведь, господин инспектор… Если развивать такого рода гипотезы, можно договориться до чего угодно — например, объявить, что вмешательство фактора повторяется периодически, через значительные промежутки времени, что последний спад заболеваемости раком был приблизительно две тысячи лет назад, и не в Англии, а в Малой Азии, и в связи с этим произошел ряд воскресений: Лазарь, как вы знаете, ну и еще кое-кто… Если мы хоть на миг отнесемся к подобным историям всерьез, земля разверзнется у нас под ногами, почва превратится в студень, люди смогут появляться и исчезать, все станет возможно, а полиция должна побыстрее сбросить мундиры, разойтись, исчезнуть… впрочем, не только полиция. Мы должны иметь виновника, но если эта серия завершилась на самом деле, она будет теперь отодвигаться все дальше и дальше в прошлое, и останется лишь несколько гипсовых отливок, несколько противоречивых донесений не слишком интеллигентных служителей моргов и могильщиков — и что нам с этим делать? Последнее, что остается, это сосредоточиться на возвращении тел. Я теперь абсолютно убежден, что вы правы: мой блеф действительно не дал никакого результата, телефонный звонок не вызвал у Сисса ни малейшего удивления, и, однако, сейчас… вы позволите?
Он сорвался со стула, глаза у него сверкали.
— Сисс после этого звонка сказал мне нечто конкретное. Он не только ждет появления трупов, но может даже подсчитать по своей формуле, когда они обнаружатся, то есть когда исчерпается их двигательная энергия, как он это назвал… Нужно сделать все, чтобы это произошло при свидетелях! Хотя бы однажды!
— Одно только слово, — вставил Шеппард, который уже давно пытался что-то сказать, но Грегори, казалось, не замечал этого, он словно вообще забыл об инспекторе. Он кружил, вернее, бегал по комнате.
— Вы выдвигаете альтернативу: Сисс или фактор. И при этом сразу отклоняете ее вторую часть — фактор, так что остается лишь вульгарный обман, жуткая игра в мертвецких. А если обе части ложные? Если это не Сисс и не фактор? Если кто-то открыл, синтезировал, создал нечто и привил это нечто трупам ради научного эксперимента?
— Вы в это верите?! — воскликнул Грегори, подбегая к столу. Он остановился и, прерывисто дыша, уставился на спокойного, почти довольного Шеппарда. — Если вы верите, это… это… Абсурд! Никто ничего не открыл! Открытие, достойное Нобелевской премии, не меньше! Весь мир знал бы о нем. Это раз. А во- вторых, Сисс…
Грегори внезапно замолчал. Воцарилась полная, абсолютная тишина, в которой пронзительно отчетливо была слышна медлительная череда размеренных поскрипываний, доносившихся не из-за стены, а из глубины комнаты, в которой они находились. Звуки эти Грегори слышал не раз, со значительными, многонедельными интервалами, однако прежде это случалось лишь в темноте, когда он лежал в кровати. В первый раз череда скрипов, приближающихся к его постели, даже разбудила его; тогда он очнулся с полной уверенностью, что в комнате кто-то есть и босиком приближается к нему. Он тотчас зажег свет, но никого не было. Вторично это случилось в поздний час, почти под утро — он, измученный бессонницей, в которую ввергли его забавы мистера Феншоу, лежал в оцепенении, не похожем ни на сон, ни на явь. И тогда он тоже зажег свет, но, как и в первый раз, безрезультатно. В третий раз он не обратил на скрип особого внимания, сказав себе, что в старом доме паркетные полы рассыхаются неравномерно, и их слышно только ночью, при полной тишине. Теперь, однако, комната была хорошо освещена; мебель, несомненно столь же старая, как и паркет, безмолвствовала. Зато паркет возле печи опять издал легкий и отчетливый треск. Потом скрипнуло дважды — ближе, где-то посередине комнаты, возле Грегори и за его спиной. И снова установилась тишина. Грегори застыл с поднятыми руками, и тут из комнаты мистера Феншоу слабо, будто издалека, донесся хохот… или плач? — немощный, приглушенный, может быть, одеялом и завершившийся обессиленным покашливанием. И снова стало тихо.
— Во-вторых, Сисс частично противоречил себе…
Грегори тщетно пытался связать прерванную нить разговора, пауза была слишком значительной, он уже не мог делать вид, что ничего не случилось. Он несколько раз беспомощно мотнул головой, словно пытаясь вытрясти воду из уха, и сел на стул.
— Понимаю, — произнес Шеппард, наклоняясь и внимательно глядя на него. — Вы подозреваете Сисса, так как считаете, что тому есть причины. Вероятно, вы пытались выяснить, где Сисс находился во время всех критических ночей? Если бы хоть однажды он имел абсолютно надежное алиби, подозрение рухнуло бы — или пришлось бы принять гипотезу о соучастии, сотворении чуда per procura.[3] Итак?
«Он ничего не заметил? Возможно ли это? — молниеносно подумал Грегори. — Но это невозможно, разве что… разве что он глуховат. Ну конечно, возраст». Любой ценой он пытался сосредоточиться, вспомнить еще звучавшие в ушах слова Шеппарда, смысла которых он, однако, так и не осознал.
— Ну, конечно, разумеется… — пробормотал он. И, опомнившись: — Сисс такой отшельник, что о надежном алиби трудно говорить. Следовало его допросить, а я не сделал этого. Да, я провалил расследование. Провалил… Даже женщину, которая ведет его хозяйство, я не допросил…
— Женщину?.. — с явным удивлением произнес Шеппард. Он смотрел на Грегори с таким выражением, словно сдерживал смех. — Это его сестра! Нет, право, Грегори, нельзя сказать, что вы преуспели! Если вы не захотели допросить ее, следовало хотя бы допросить меня! В день, когда исчезло тело в Льюисе, вы помните, между тремя и пятью часами ночи, Сисс был у меня.
— У вас? — шепотом спросил Грегори.
— Да. Я уже тогда привлек его к сотрудничеству, сначала приватно, то есть предложил ему материалы, имевшиеся у меня дома. Он ушел сразу после полуночи: не могу сказать точно, то ли в пять минут первого, то ли ближе к половине первого, но, даже предполагая, что полночь едва миновала, он должен был бы, сев в машину, мчаться на бешеной скорости до самого Льюиса, и то я сомневаюсь, что он успел бы прибыть на место к трем часам утра. Скорее, около четырех. Но не это самое главное. Вы знаете, есть различные формы материального неправдоподобия, например, когда сотню раз бросают монету и девяносто девять раз выпадает орел. Есть, однако, и неправдоподобия психологические, граничащие с абсолютной невозможностью. Я знаю Сисса много лет, это человек трудновыносимый, резкий и колючий эгоцентрик, при всем блеске ума, абсолютно лишенный такта или, может быть, просто не считающийся с тем, что нормы поведения соблюдаются не столько из вежливости, сколько ради простого удобства общежития. Насчет него у меня нет никаких иллюзий, но чтобы он мог прятаться на четвереньках под старыми гробами в мертвецких, чтобы подклеивал пластырем отвалившиеся челюсти покойников, чтобы выдавливал в снегу следы, ломал голову над тем, как устранить посмертное окоченение, чтобы тряс мертвым телом, словно куклой, пытаясь напугать полицейского, — все это абсолютно не вяжется с Сиссом,
