— Он хотел покончить с собой. Из-за тебя! — прохрипел он, хватаясь за горло.
Я отвернулся. Оперся о стену, ноги тряслись. Мне было стыдно, невыразимо стыдно. Она смотрела на нас — то на одного, то на другого. Олаф все еще держался за горло.
— Уйдите, — тихо сказал я.
— Сначала тебе придется прикончить меня.
— Прости меня.
— Нет.
— Олаф, прошу вас, уйдите, — сказала она. Я умолк, раскрыв рот. Олаф, остолбенев, смотрел на нее.
— Девочка, он… Она покачала головой.
Все еще глядя на нас, то пятясь, то немного боком, он вышел.
Она взглянула на меня.
— Это правда?
— Эри… — простонал я.
— Ты не можешь иначе? — спросила она.
Я кивнул утвердительно. Она покачала головой.
— Не понимаю, — сказал я и повторил еще раз, как-то заикаясь:
— Не понимаю.
Она молчала. Я подошел к ней и увидел, что вся она как-то съежилась, и руки, придерживающие отвернувшийся край пушистого халата, дрожат.
— Почему? Почему ты так меня боишься?
Она отрицательно покачала головой.
— Нет?
— Нет.
— Но ты же дрожишь?
— Это просто так.
— И ты… пойдешь со мной?
Она кивнула дважды, как ребенок. Я обнял ее, так бережно, как только мог, словно вся она была из стекла.
— Не бойся… — сказал я. — Смотри…
У меня самого дрожали руки. Почему они не дрожали тогда, когда я медленно седел, ожидая Ардера? До каких глубин, до каких закоулков я, наконец, добрался, чтобы узнать, чего я стою?
— Сядь, — сказал я. — Ведь ты все еще дрожишь? Или нет, подожди.
Я уложил ее в постель. Закутал до подбородка.
— Так лучше?
Она кивнула. Я не знал, только ли со мной она так молчалива или это ее привычка.
Я опустился на колени перед кроватью.
— Скажи что-нибудь, — прошептал я.
— Что?
— О себе. Кто ты. Что делаешь. Чего хочешь. Нет, чего ты хотела, прежде чем я свалился тебе на голову.
Она слегка повела плечами, как бы говоря: «Мне нечего рассказывать».
— Ты не хочешь говорить? Почему?
— Это не имеет значения… — сказала она.
Для меня это было как удар. Я отшатнулся.
— Как?.. Эри… Как это? — бормотал я. И уже понимал, хорошо понимал.
Я вскочил и принялся ходить по комнате.
— Я не хочу так. Не могу так. Не могу. Так нельзя…
Я остолбенел снова, потому что она улыбалась. Слабой, чуть заметной улыбкой.
— Эри, что ты…
— Он прав, — сказала она.
— Кто?
— Тот… Ваш друг.
— В чем?
Ей было трудно это сказать. Она отвела глаза.
— Что вы… можете поступить неразумно.
— Откуда ты знаешь, что он это сказал?
— Слышала.
— Наш разговор? После обеда?
Она кивнула. Покраснела. Даже уши порозовели.
— Я не могла не слышать. Вы ужасно громко спорили. Я вышла бы, но…
Я понял. Дверь ее комнаты выходила в зал. «Что за кретин!» — подумал я, конечно, о себе. Меня словно оглушило.
— Ты слышала… Все?
Она кивнула.
— И понимала, что я говорю о тебе?..
— Да.
— Но почему? Ведь я же не назвал твоего имени…
— Я знала это раньше.
— Откуда?
Она покачала головой.
— Не знаю. Знала. Вернее, сначала я подумала, что это мне кажется.
— А потом?
— Не знаю. Я весь день чувствовала это.
— И очень боялась? — спросил я угрюмо.
— Нет.
— Нет? Почему нет?
Она слабо улыбнулась.
— Вы совсем как…
— Как что?!
— Как в сказке. Я не знала, что можно… быть таким… и если бы не то, что… Ну… я думала бы, что это мне снится.
— Уверяю тебя, не снится.
— Ох, знаю. Я просто так сказала. Вы ведь понимаете, что я имею в виду?
— Не очень. Видно, я туп, Эри. Да, Олаф был прав. Я болван. Полнейший болван. Поэтому скажи мне прямо, идет?
— Хорошо. Вы думаете, что вы страшный, а это совсем не так. Вы просто… — она умолкла, словно не могла найти подходящих слов.
Я слушал разинув рот.
— Эри, девочка, я… я совсем не думал, что я страшный. Ерунда. Клянусь тебе. Просто, когда я прилетел, и наслушался, и узнал разные разности… Довольно. Я уже достаточно говорил. Даже слишком. Никогда в жизни я не был таким болтливым. Говори ты, Эри. Говори. — Я присел на кровати.
— Не о чем. Правда. Только… не знаю…
— Чего ты не знаешь?
— Что будет?..
Я наклонился над ней. Я чувствовал ее дыхание. Она смотрела мне в глаза. Ее веки не дрожали.
— Почему ты позволила целовать себя?
— Не знаю.
Я коснулся губами ее щеки. Шеи. И замер, опустив голову на ее плечо, изо всех сил стискивая зубы.
