доступов к моему мозгу обладаю только я, вторым же обладают все желающие. Как понимать эту двойственность?
ФИЛОНУС. Никакой двойственности тут нет, поскольку не существует мозга, «ощущаемого изнутри», как ты это сформулировал. Это всего-навсего ошибочное, а потому и неподходящее определение психической жизни, то есть мышления, переживания, наблюдения, которые происходят в твоем мозгу, но не являются им. Твой мозг «есть», то есть «существует» только единственным образом – именно таким образом, каким его может исследовать любой человек.
ГИЛАС. Нельзя ли это как-нибудь уточнить, сформулировав определение сознания в объективных терминах?
ФИЛОНУС. Можно. Давай скажем, что сознание – это такое свойство системы, которое проявляется тогда и только тогда, если оно само является этой системой. Я привел тебе тут необходимые и достаточные, полностью объективные условия. Если кто-то разговаривает с кем-то по телефону, то только он сам получает информацию от собеседника, хотя мы, конечно, можем подсоединить к телефонному кабелю еще одну трубку. Аналогично, если бы ты подключился к чужому мозгу, то мог бы непосредственно участвовать в обращении информации в нем, то есть в его психической жизни. О том, в каких условиях был бы возможен подобный эксперимент, мы еще поговорим. Какой твой следующий вопрос?
ГИЛАС. Несмотря на все твои объяснения, я по-прежнему не понимаю – вынужден признать, – чем по сути своей является сознание...
ФИЛОНУС. Мой дорогой, объяснить кому-то, чем что-то является, значит свести это «что-то» к «чему- то», указать на связи одного с другим, построить этого «чего-то» модель (математическую, механическую или какую-либо другую), и все. Другого способа узнать или понять в нашей юдоли нет. Что ты, собственно, подразумеваешь под пониманием явления сознания? Потому что мне действительно не ясно.
ГИЛАС. Может быть, исключительно сложный электронный мозг действительно мог бы при помощи соответствующей аппаратуры наблюдать окружающую среду, исследовать ее, а одновременно – закономерности собственной жизнедеятельности, мог бы думать, высказывать свои мысли, понимать – но мы по-прежнему не будем знать, сопутствует ли этим процессам сознание, есть ли у него сознание или нет. Чтобы быть уверенным в своих выводах, надлежало бы, по твоему определению, самому превратиться в электронный мозг.
ФИЛОНУС. Ты погряз в предрассудках и устаревших представлениях, аж жалость разбирает, Гилас. Говоришь, что не знаешь, что такое сознание, а оказывается, у тебя исключительные знания в этом вопросе, и, несомненно, они происходят из неземного откровения.
ГИЛАС. О чем это ты?
ФИЛОНУС. Из твоих слов следует, что ты не считаешь, будто сознание представляет собой некое обобщение, охватывающее такие процессы, как мышление, наблюдение и т.д., но – по твоему мнению – сознание есть некая идея, некий абсолют, который только заботливо сопровождает все эти процессы, опекает их, однако к ним не сводится, и таким образом сознание – это определенное «надъявление», своего рода эпифеномен, который носится над нашими процессами наблюдения и мышления, как дух над водами. Так вот ты и оказался эпифеноменалистом, Гилас. Я неустанно повторяю тебе, что сознание – это и есть зрение, это и есть слышание, это и есть ощущение, наблюдение, воспоминание, учение, и ничего более. Ты уже сам к этому пришел, согласившись, что сознание складывается из психических процессов, как армия состоит из солдат – и тут вдруг опять мистический призрак возвращается с метафизическим румянцем на щеках, полный сил и здоровья.
ГИЛАС. Ты прав. Признаю неразумность моего высказывания. Но... но из этого, если я не ошибаюсь, следует, что ты сводишь сознание к реакциям организма (или электронного мозга) на раздражители. Таким образом ты затушевываешь различие, какое можно (а по моему мнению, должно) наблюдать между мертвой, хотя и мыслящей машиной, и живым человеком. Мое наблюдение, мои мысли – это мое сознание. Согласен. Но следует ли из этого, что наблюдательность электронного мозга, его мысли – это именно его сознание? На этом пути от человека к машине теряется внутреннее качество всех моих психических процессов.
ФИЛОНУС. Разрешение этой дилеммы можно найти только в процессе эксперимента, эмпирии. Зная внутреннее качество собственных психических процессов, ты ведь не отказываешь в этом качестве другим людям, поскольку они сконструированы так же, как и ты, из того же строительного материала. Что же касается электронного мозга, я отлично понимаю твое предубеждение, поэтому постараюсь подсказать тебе условия, при которых ты (или другой человек) мог бы сам превратиться в электронный мозг, и таким образом проверить, уничтожается в процессе этой перемены внутреннее качество психических процессов или нет.
ГИЛАС. Но ведь это абсурд, это невозможно!
ФИЛОНУС. Мы в этом убедимся, но только тогда, когда соберем достаточное число фактов и погрузимся в знания о кибернетике настолько, что сможем постулировать свой опыт, то есть признать его достоверным. А до этого времени ты вынужден будешь по-прежнему пребывать в сомнениях.
ГИЛАС. Хорошо. Ты, видимо, намерен поговорить теперь о комплексе систем, называемых сетями?
ФИЛОНУС. Да. Этот комплекс включает системы со степенью сложности равной или большой чем
ГИЛАС. Все ли элементы этого комплекса обладают, по-твоему, сознанием?
ФИЛОНУС. Если мы определим сознание как свойство системы, которое непосредственно обнаруживается только тогда, когда ты сам являешься этой системой, то последовательность требует признать наличие сознания у рептилий, птиц, рыб, и даже у куколок насекомых («брюшной мозг», то есть ганглий). Однако такое расширительное понятие сознания неточно.
ГИЛАС. Таким образом, твое определение развалилось?
ФИЛОНУС. Отнюдь нет. Мы только введем в него дополнительное уточнение условий в следующем виде: сознание – это свойство системы, которое проявляется только тогда, когда ты сам являешься этой системой, причем по сложности система приближается к уровню человеческого мозга. И таким образом мы разумно ограничим диапазон понятия. Что же касается мозга других животных, а также тех сетей, которые не являются мозгами живых организмов, то мы единственно только можем допустить, что в разной степени в них проявляется некое подобие человеческого сознания, и таким образом, чем выше организация данной сети, тем более «высоким», тем более «ясным» сознанием она обладает. Этот достаточно туманный и несовершенный способ словесного описания происходит от того, что мы еще не умеем измерять сознание физическими средствами. То есть мы умеем это делать в принципе, теоретически, но еще очень далеко до практической реализации идеи подобных измерений.
ГИЛАС. А как ты представляешь это «измерение сознания»?
ФИЛОНУС. Разумеется, речь идет об измерении «обратимости энтропии» системы, т.е. заключенной в ней информации, причем измерение должно учитывать не только количество информации, но и все возможные преобразования, каковым эта информация может подвергаться внутри данной сети, а также в связи с воздействием этой сети на окружение, и наоборот. Очень может быть, что способность информации к преобразованию является функцией сложности системы. И если бы это действительно так и было (а об этом свидетельствуют многочисленные данные), то мы смогли бы вывести формулы – я имею в виду математические уравнения, – которые бы однозначно представили связь между сложностью системы и уровнем сознания, которое может в ней возникнуть. В этом смысле наша коллекция представляет собой некую иерархию сетей, от простейших, которые с трудом достигают сложности
ГИЛАС. Постой-ка. Из твоих слов следует одна удивительная вещь. Ты говоришь, что в этой коллекции у основания иерархии находятся простые сети, а наверху – сети наиболее сложные, с «наивысшим сознанием». Однако ведь сложность можно увеличивать произвольным образом, а следовательно, и сознание могло бы в связи с этим неограниченно возрастать. Теоретически отсюда бы следовала
