косвенно доказывает справедливость альтернативного тезиса.
Конечно, хорошо предсказывать post eventum [40], и к тому же этот вопрос не представлялся так ясно полтора десятка лет тому назад. Особенно в то время не было понятным, почему человеческий мозг отличается таким ничтожным, даже иногда (ложно) принимаемым за нулевой, исходным, то есть младенческим, состоянием предпрограммированности. Тогда не понимали, почему индивидуум вынужден с нуля учиться практически всему, то есть не только речи, но даже и мышечно-чувственно-двигательной координации, поскольку тогда считалось, что наследственное предпрограммирование было бы (то есть должно быть) значительно более экономичной процедурой, чем адаптация к условиям существования. Сейчас мы допускаем, что мозг именно потому так блекло запрограммирован наследственностью, что преждевременная детерминация в этой области серьезно снижает шансы приспособиться, а следовательно, и сохраниться, а это происходит по той причине, что искусство созидания мозгов – только частичка проблемы, обозначенной как «завоевание интеллекта», а другой отдельной огромной составляющей здесь является искусство правильного программирования. То есть наши мозги как бы из соображений очень серьезной стратегии исходно «недопрограммированы», и их гигантская пластичность, этот их перспективный потенциал, который во всех до сих пор известных из истории цивилизациях уступал перспективным значениям, или фактической реализации, отражает общее положение вещей, согласно которому преждевременная автоматизация операций из области познания всегда приносит больше вреда, чем пользы. Создается впечатление, что мир – это такое особое место, где компоновка замкнутого, и в то же время универсально пригодного в сфере познания объема директив принципиально невозможна – и это после преодоления трудностей более высокого уровня, чем те, какие пришлось преодолеть в процессе реализации мозга hominis sapientis[41]. Подобные рассуждения помогают пока еще только в пределах некоего контекста понять крах чересчур оптимистичных прогнозов, которые по сути стремились, хотя и опосредованно, инкриминировать эволюции, что то, что можно сделать относительно просто и легко, она производила путаным и многотрудным образом, создавая наши мозги. Поскольку очевидно, что если бы универсальный алгоритм программ гнозиса, рефлексии, познавания – в качестве игр с противником, Природой, – можно было бы создать малыми затратами, то тем самым безмерность неприспособленности человеческого мозга оказалась бы доказанной. Тем временем мозг оказался устройством не только значительно более сложным, чем это себе представляли различные специалисты – конечно, я высказываю банальные вещи, – но и, что уже не является аналогичной банальностью, устройством в какой-то степени (или вовсе) не безмерным с точки зрения своей функциональности.
Этот диагноз наряду с суждением о почти нулевом предпрограммировании наших мозгов заставляет достаточно пессимистично рассматривать предполагаемые возможности открытия простых и в то же время вполне определенных, поддающихся тиражированию, выводимых из какой-нибудь алгоритмизированной теории множеств процессов самопроизвольного программирования систем типа цифровой машины (или технически реализованной версии универсального автомата Тьюринга). В области информационных технологий, в области, отдаленной от физики, мы наблюдаем интересное соответствие тому положению дел, с которым связано высказывание Эйнштейна, что «raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist Er nicht»[42]. С одной стороны, уже не подлежит сомнению, что устройство, настолько прямо-таки чрезвычайно элементарное, каковым является универсальный автомат Тьюринга, может выполнять все операции, какие только возможны в пределах произвольно выбранной сложной структуры наподобие мозга или супермозга; и отсюда напрашивается вывод, что «der Herrgott ist nicht boshaft»; однако, для того чтобы этот простой аппарат смог бы это «всё» реализовать, необходимы программы действия, которые мы уже не сведем к общему знаменателю – алгоритму. В чем, собственно, и проявляется «изощренность Господа Бога», одной рукой как будто бы отбирающего то, что Он дает другой рукой – в простоте выполняющего механизма и одновременно субстрата каждой мысли, раз этот простой и доказуемо универсальный аппарат не поддается ни простому, ни универсальному запрограммированию на выполнение функций, для которых он создан...
И, собственно, крах кибернетики, которая обещала создать усилитель интеллекта, имитацию человека, трансляционный аппарат (для перевода), отмеченное выше состояние вещей отражает в совокупности, являясь его технически-конструкторским производным.
Нелишним будет указать и на то, какими изобретениями в рассматриваемой области может похвастаться природная эволюция в сравнении с нами, которые viribus unitis[43] выдвинули ряд фиктивных изобретений. Так, генератор информации Эшби, генеративные грамматики Хомского, моя идея «пестования информации» – все они обладают той общей особенностью, что увлеченно рассматривают разнообразные варианты проекта, широко представляя теоретико-техническую сторону этой продукции, в то же время обходя молчанием или же удостаивая парой ничего не значащих слов и оптимистических намеков комплементарную проблему – селектора этого разнообразия. Что с того, что создается некий избыток вариантов артикуляции, концепций, теорий или, в более общем смысле, каких-нибудь структур, когда совершенно не известно, чем можно заменить ту часть мозга, которая занимается отсеиванием альтернативных возможностей? Что из того, что мы уже знаем, как произвести избыток, когда мы по-прежнему не имеем понятия, как от него избавиться и отцедить из него маленькую, микроскопическую частичку – ценностные структуры, то есть осмысленные предложения в лингвистическом варианте или рациональные идеи в случае с «усилителем интеллекта» – или, в конце концов, осмысленную теорию в случае с моим «пестованием информации»? В каждом случае решается легкая часть задачи, а более трудная оптимистично и небрежно сбрасывается на чужие плечи, и кто-то другой должен этим делом заняться и поскорее реализовать замысел. В то время как природная эволюция кроме генератора разнообразия, представленного «артикуляционным полем геномов», или совокупностью всех наследственных кодов, какими располагает данная популяция живых особей, на практике применяет действие селектора, оставляющего только то, что пригодно: мы имеем в виду обладающий марковской характеристикой – процесс естественного отбора. Этот так плодотворно работающий двучленный агрегат у нас как у строителей вызывает ужас, потому что деталь, определяющая успех, – отсеивающий механизм, или селективный фильтр – требует, в эволюционном варианте, прежде всего времени, измеряемого миллионами лет, чтобы творческий потенциал сконструированной подобным образом машины мог бы полностью раскрыться. Это, к сожалению, тот параметр, какого мы наверняка никогда в эволюционном варианте не примем со всем его инструментальным богатством! В качестве рационализаторского приема для победы в этом соревновании, в котором, в отличие от эволюции, у нас времени нет, возникает концепция ускорения, скажем, миллионократного, селекции и отбора, посредством передачи этой функции цифровым «световым» машинам, то есть работающим со скоростью, приближающейся к скорости света. И хотя эта перспектива представляется многообещающей, непонятно, возможно ли создание макетов необходимого уровня сложности. Не исключено, что этот путь пролегает через создание своеобразной «эволюционной лестницы» – или, лучше, иерархии автоматов и операций – такой, чтобы более простые программы помогали в составлении более сложных программ, и так до тех пор, пока на каком-то уровне организованной таким образом работы не возникнут системы, не только по своему быстродействию превосходящие реальную динамику биоэволюционной работы. Однако, говоря о таком способе организации процессов, мы предлагаем гипотезы из очень отдаленного будущего, которое отделено от нас пространством еще неизвестных открытий и идей, которые кроме успехов принесут еще не одно разочарование. А если конечный успех в области соперничества с Природой на эволюционном фронте оказался бы совершенно невозможным, то придется признать, что Эйнштейн ошибся, и констатировать, что «der Herrgott» был не только «raffiniert», но так же и злонамерен – ужасно.
