Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

что в течение всего румынского периода его жизни и творчества его научные и идеологические интересы переплетались столь тесно, что отголоски данных идей (как будет показано ниже) встречались в априорно самых нейтральных его текстах, самых серьезных научных трудах.

Вторым фактором, определявшим несходство Чорана и Элиаде, явилось полное равнодушие Чорана к эпическим рассказам о великом начальном периоде истории румынского народа, действие которых разворачивалось на территории древней Дакии и охватывало тысячелетия. Не интересовала его и преемственная связь с великими предками, основателями нации, о которой говорил Элиаде. Столь ценимый последним миф об истоках нации на рубеже 20—30-х годов нес огромную идеологическую нагрузку: он способствовал привязке идеи самобытности к национальной румынской почве и одновременно провозглашал идею существования якобы неразрывной связи между народом-этносом и государством. Различия в восприятии ясно просматриваются в письме, написанном историком Чорану в Период подготовки рукописи «Преображение Румынии» к публикации, которой Элиаде много занимался лично. Пока Чоран находился в Брашове, Элиаде следил за производством книги, вплоть до того, что правил гранки. В письме, написанном в июне 1936 г., Элиаде писал: «В твоей книге есть много такого, в чем я с полным основанием узнаю себя». Особенно ему понравилась самая антисемитская глава произведения — «глава о евреях и рабочих просто замечательная», однако «я совершенно не могу согласиться с твоим взглядом на румынскую деревню как на простой «биологический ресурс»[338]. Применив эти коды к французской культуре, можно было бы предположить, что для Кодряну, а затем и для Элиаде духовное наследие Эминеску, Йорги и Парвана имело такое же основополагающее значение, как для французских националистов — творчество Дрюмона, Барреса и Морра. Идеи этих румынских мыслителей стали ядром концепции Элиаде. Прикрыв его революционной фразой в момент подъема итальянского фашизма и немецкого национал-социализма, он, в отличие от Чорана, все же в целом остался приверженцем «самобытного» фашизма, который жаждал видеть «подлинно румынским». Этим объясняется и происхождение термина «руманизм». Последовательно придерживаясь данной позиции, Элиаде выступал против пересадки на национальную почву «чуждых» национальному этосу моделей, в том числе и некоего оптимального варианта диктатуры. Подобный стиль, одновременно более классический и более «самобытный», проявлялся во всем, вплоть до характера его отношений с Легионерским движением и его вождями. Чоран был для них скорее попутчиком, весьма ценным, но все же довольно непредсказуемым и недисциплинированным. Элиаде относился к Движению и его поручениям серьезнее и прилежнее. Он выступал на митингах и собраниях, проводимых этой политической организацией[339], и, даже не будучи ее формальным членом, не колеблясь, оказывал ей помощь и поддержку во время избирательных кампаний, как это было в 1937 г.

Мирча Элиаде, как и Чоран, имел миллион возможностей ответить на вопросы, возникавшие в связи с его прошлым. После 1945 г. он постоянно предпочитал отрицать свою прежнюю приверженность легионерской идеологии. Например, в «Мемуаре II», упомянув о том, что его арест в 1938 г. совпал по времени с арестами подавляющего большинства главарей Легиона, он настаивал: «Сигуранца продемонстрировала излишнее рвение»[340], поскольку «я никогда не верил ни в политическое предназначение нашего поколения, ни в звезду Кодряну»[341]. Этому утверждению, однако, противоречат не менее 50 статей, опубликованных во «Vremea» в 1934—1938 годах. В них содержится призыв к молодым интеллектуалам покинуть «башню из слоновой кости» и вступить в «гражданскую борьбу» — и это не считая дифирамбов в адрес Кодряну и его деятельности в 1937—1938 годах. Например, в статье от 21.2.1937 г. ученый с энтузиазмом восклицал: «Революция, которую намеревается осуществить г-н Корнелиу Кодряну, отличается таким глубоко мистическим характером, что ее победа будет означать победу христианского духа в Европе»[342]. Если это не значит верить в звезду Кодряну... В течение всего пятилетия 1934—1938 годов Элиаде публиковался во «Vremea», поскольку издававшаяся Нае Ионеску газета «Cuvantul» в 1933 г. была запрещена. Данное обстоятельство немаловажно. «Vremea» представляла собой крайне правое издание, открыто выступавшее в поддержку Легионерского движения; эссе Элиаде соседствовали в ней с потоком погромных статей в адрес евреев и франк-масонов, якобы виноватых во всех поразивших общество болезнях. Элиаде в течение всех пяти лет помещал в этом органе по 2—3 больших статьи ежемесячно, публично выступая приверженцем национализма самого экстремистского толка. В этих статьях присутствовали все компоненты легионерской идеологии, включая антисемитизм и ксенофобию.

Вернемся ко второму тому «Мемуаров», написанному в начале 1980-х годов, когда Элиаде еще не утратил надежду стать лауреатом Нобелевской премии. На страницах названной книги он долго распространяется о причинах своих политических неприятностей в конце 30-х годов, относя их на счет своей преданности Нае Ионеску, — напомним, в 1933—1938 годах Элиаде работал у него ассистентом в Бухарестском университете. Рядовой читатель обращает внимание на слово «преданность» — замечательное душевное качество; ему почти ничего не известно о методах Железной гвардии и совершенно ничего — о Нае Ионеску. Кроме того, в это время в Румынии господствует коммунистический режим, утвердившийся там, скорее всего, навечно; он обеспечивает практически полную недоступность (для западных исследователей. — Е. О.) библиотек, где содержатся подшивки периодики межвоенных и военных лет. Поэтому Элиаде позволяет себе продолжить с неизменным апломбом: «Я подвергся преследованиям и аресту, потому что был другом Нае Ионеску и печатался в газете («Cuvantul». — Авт.), которая впоследствии была разрешена властями»[343]. Она и в самом деле была разрешена — Октавианом Гогой, фанатиком-антисемитом, которому король в конце 1937 г. поручил разработку первого антиеврейского законодательства страны, и выходила в течение 3 месяцев, в январе — апреле 1937 г. Статьи Элиаде встречаются в половине вышедших за это время номеров (48 из 85). Следовательно, «разрешение властей» отнюдь не являлось «свидетельством о демократической благонадежности», как стремится доказать Элиаде в «Мемуаре II». Напротив, новый председатель Совета министров нуждался в поддержке своей антисемитской политики, и газета Ионеску таковую оказала, не заставив себя об этом просить. Таким образом, предложенное историком религий объяснение не то чтобы полностью лживо, но удивительно неполно. Элиаде ничего не скрывает, кроме самого главного: своих антисемитских выступлений и активной пропаганды в пользу Легионерского движения, по поводу которого он несколькими страницами ранее отмечает: «его популярность непрестанно росла», — что опять-таки неоспоримый факт. «Некоторые из моих друзей и коллег вступили в Движение уже несколько лет назад»[344] , — пишет Элиаде и приводит длинный список блестящих имен, носители которых присоединились к Железной гвардии и вложили свой вклад в ее печальную славу. Но он забывает назвать в их числе свое собственное имя.

Тревожные разоблачения

В момент написания Элиаде воспоминаний некоторые из его политических статей стали достоянием исследователей — правда, очень узкого их круга. Первым опубликовал подборку о политическом прошлом румынского историка израильский журнал «Toladot» в 1972 г. В материале приводились длинные отрывки из «Дневника» Михаила Себастьяна[345]. Затем последовали другие работы, в том числе итальянских исследователей Альфонсо ди Нола (1977) и Фурио Джези (1978)[346]. Отголоски сделанных ими разоблачений обнаруживаются в эссе Цви Вербловски, профессора Иерусалимского Еврейского университета и близкого друга румынского мыслителя с 50-х годов. Подвергнув сперва Элиаде критике за неумеренное, с его точки зрения, использование термина «архаизм» и набросав его сравнение с Юнгом, Вербловски признается, что смущен слухами о принадлежности своего друга к Железной гвардии. Его также «приводят в недоумение» лакуны намеренно фрагментарного дневника Элиаде[347]. Вербловски искренне и слегка наивно удивляется, что ни в одну западную библиографию творчества Элиаде не включены его идеологические произведения 30-х годов. Не значатся они и в работе «Мирча Элиаде. Библиография», выпущенной Калифорнийским университетом (Санта-Барбара, США) по случаю проведения симпозиума, посвященного Элиаде. Почтенный профессор, сохранивший дружеские отношения с Элиаде вплоть до кончины последнего в 1986 г., добавляет: «Мне крайне мало известно об этих статьях, поскольку в наших библиотеках их нет, а получить фотокопии исключительно сложно. Однако их короткая библиография, которую мне удалось составить, а также содержание тех немногих, которые я прочел (в основном опубликованных во «