Кордавы!
— Уже нашли, — сказал Паралито, — извини, Бандерос, но какой нормальный человек откажется от таких денег…
И потащил из ножен шпагу.
Словно по волшебству зал харчевни наполнился желто-красными стражниками. Они ворвались через дверь и выбитые окна, целясь в сидевших за столом из арбалетов.
— Сдавайтесь! — приказал сержант, вскакивая и приставив острее шпаги к горлу Конана. — У меня приказ взять бритунца живым или мертвым!
Киммериец действовал молниеносно. Он опрокинул стол, сбив с ног сержанта, и прикрылся столешницей, как осадным щитом. Ваная, Эвраст и Бандерос успели присесть рядом, а бросившийся было бежать к стойке Банза тут же упал с арбалетной стрелой в спине.
— Стреляйте! — вопил Паралито, ворочаясь на земляном полу и пытаясь подняться. — Не дайте им уйти!
— Отступаем к задней двери, — сказал Бандерос Конану. — Ты сможешь поднять стол?
Киммериец только хмыкнул. Он легко подхватил свое импровизированное укрытие и, пятясь, стал отходить к стойке. Его спутники держались рядом, понимая, что в этом их единственное спасение. Десяток стрел впились в столешницу, но не смогли пробить крепкие доски.
— Заходите сзади, идиоты! — отчаянно командовал сержант, вскочив, наконец, на ноги и размахивая шпагой.
Однако он несколько припозднился с этой здравой мыслью: беглецы уже достигли двери на задний двор и, проскользнув через нее, захлопнули створку. Конан подкатил стоявшую рядом телегу и забаррикадировал выход.
Они быстро прошли вслед за Бандеросом в какой-то сарай, заваленный кучами угля, разбитыми горшками и рассохшимися бочками. Зингарец быстро, словно собака, раскапывающая кость, раскидал кучу мусора в углу и с натугой отодвинул в сторону мраморную плиту, явно украденную из прихожей какого-то богатого дома. Открылось темное отверстие каменного колодца. Вниз, в темноту, уходил отполированный шест, прикрепленный к поперечной перекладине.
Соскользнув на глубину десяти локтей, беглецы оказались в небольшой комнате со стенами из огромных валунов, скрепленных желтой глиной. Масляная лампа освещала резное кресло и сидевшего в нем человека в богатом камзоле с круглым воротником, обшитом серебряными шариками. Он поднялся навстречу и сказал, улыбаясь и поглаживая клиновидную бородку:
— Добро пожаловать домой в Преисподнюю, Конан-варвар!
Это был дон Сантидио Эсанти.
— Значит, Преисподнюю не засыпали? — спросил Конан.
Закутанный в чистый кусок полотна, только что вымытый умелыми служанками, он сидел в складном кресле, покрытом шкурой утгарского тигра, и с удовольствием потягивал некрепкое виноградное вино из серебряного кубка. Дон Эсанди расположился напротив. Сняв свой расшитый камзол и оставшись в белоснежной рубахе с отложным воротником и кружевными манжетами, Сантидио словно помолодел и напоминал киммерийцу того окрыленного идеями юношу, который двадцать с лишним лет назад отдал все силы, чтобы дать своей стране жить по законам, а не по прихоти короля.
— Засыпали, но не всю, — ответил дон Эсанди, улыбаясь. — Видишь ли, я сам руководил работами, но решил оставить несколько тайных убежищ. На всякий случай.
И он широким жестом указал на обитые дубовыми панелями стены, лепной потолок и камин с изысканной чугунной решеткой.
— Когда я тебя знал, ты не был столь предусмотрителен, — усмехнулся киммериец. — Ты был… как это? Ах да, идеалистом — так, кажется, называл тебя Мордерми. В переводе на нормальный язык это значит «восторженный глупец».
Сантидио невесело рассмеялся.
— Да уж, Мордерми не был восторженным глупцом. Свергнув Риманендо, этот умник за время своей тирании погубил больше народу, чем все короли Зингары вместе взятые. Хорошо, что ты его прикончил.
— И все же вы поставили ему памятник, — проворчал Конан, — на площади перед ипподромом.
— Что поделаешь, — вздохнул Сантидио, — народу нужны красивые легенды. Зачем черни знать все подробности политической борьбы? Для нынешнего поколения король Риманендо — злодей, а благородный Мордерми — герой-освободитель. Этому учат в школах, об этом написаны книги…
— А тех, кто думает иначе, находят на берегу с камнем во рту? — перебил варвар.
Дон Эсанди помрачнел.
— Послушай, — сказал он, — не надо меня упрекать. Я прекрасно вижу, что творится в стране. Увы, справедливое общество возможно лишь в теории. На практике люди остаются людьми со всеми своими недостатками и пороками.
— Почему ты отказался от короны в пользу какого-то Кантарнадо? — спросил Конан. — Я даже не слышал о таком в прежние времена.
— Он дальний родственник Риманендо по материнской линии. Как говорится, седьмая вода на киселе. Однако для народа капля королевской крови зачастую означает больше, чем все самые прекрасные и вольнолюбивые идеи. Известно, что после всех демократий рано или поздно находится претендент на утраченный трон, которому удается объединить вокруг себя недовольных и произвести реставрацию. Как правило, это стоит большой крови. Поэтому, после долгих размышлений, я решил формально передать корону Кантарнадо, и от его имени учредить Сенат и Парламент. Новый король был весьма мне благодарен за возможность щеголять в горностаевой мантии, важно раздувать щеки перед послами и в политику не лез. Себе я отводил роль негласного дирижера…
— И ошибся, — заметил Конан.
— Реальная жизнь гораздо сложнее, чем нам кажется, — Сантидио глотнул вино и поморщился. — Я гордился тем, что народ может отстаивать свои интересы через фракцию «зеленых» в парламенте, споря с аристократами на словах, а не проливая кровь на баррикадах. Мне удалось провести несколько либеральных законов, упразднить сословные привилегии, учредить свободу торговли и отменить смертную казнь…
— Значит, Танцевального Помоста, где мы с тобой впервые встретились, больше нет? — спросил киммериец, имя в виду городскую виселицу.
— Не велика потеря, — усмехнулся дон Эсанди, — есть масса других способов отправить человека на Серые Равнины. Это отлично знают подлинные хозяева положения. Пока в парламенте голосовали, а король устраивал балы, реальную власть в стране захватили сенаторы. Эта власть денег и связей оказалась гораздо сильнее, чем прежняя тирания, основанная на страхе. Я и мои соратники по «Белой розе» спохватились слишком поздно. Парламент все больше превращался в балаган, а одно имя сенатора Бенидио значило в делах больше, чем все постановления и рескрипты. Вскоре умер король Кантарнадо, оставив малолетнего сына. Бенидио предъявил Сенату завещание, в котором король назначал его регентом. Было ли оно подлинным или искусно подделанным — навсегда останется тайной. Как бы то ни было, дон Бенидио получил почти неограниченную власть, которой очень умело воспользовался, все время оставаясь в тени. Самым мудрым его деянием была постройка ипподрома и учреждение конных бегов. Поначалу это были всего лишь спортивные состязания, принять участие в которых мог каждый желающий и способный содержать колесницу гражданин. Однако постепенно скачки все больше и больше становились политической игрой: все партии обзавелись фаворитами, их победы или поражения стали значить для избирающих своих представителей группировок гораздо больше, чем реальные заслуги той или иной фракции. Дон Бенидио умело подливал масло в огонь страстей, устраивая на ипподроме пышные празднества и многочисленные зрелища для толпы. Все наши воззвания и прокламации уже не могли ничего изменить…
— Но жители Кордавы вовсе не кажутся недовольными положением вещей, — сказал Конан. — За исключением моих друзей-бандитов, которые считают, что им приходится отстегивать слишком большую
