музыку, что она, и те же книги.
— Как смешно, — сказал Оливер. — Идеальных людей нет.
— Разве? Я думаю, это зависит от того, как посмотреть. Если любишь кого-нибудь достаточно сильно, тебе начинает нравиться то, что любит этот человек, потому что это часть его. В любом случае, — Элизабет сочувственно посмотрела на Оливера, — для меня мама всегда была такой, какая она есть, и я к этому привыкла. Тебе сложнее, ты воспринимал родителей определенным образом, а теперь тебе придется посмотреть на них по-другому.
Он вдруг почувствовал себя гораздо моложе, чем она, несмотря на то, что был на полтора года старше.
— О Боже! — с отчаянием проговорил он и сел на скамейку. — Значит, тебя не смущает, что наши родители… что они…
Элизабет стояла у него за спиной и ласково гладила его волосы.
— Это было так давно, Оливер.
Ее руки успокаивали. Он закрыл глаза.
— Нас это совершенно не касается, — сказала Элизабет. — Единственное, что меня волнует, так это то, что папе будет неприятно.
— Я не знаю, как теперь предстану перед ним…
— Сначала я с ним поговорю. Не беспокойся.
— Наверное, он меня убьет.
Элизабет прижалась щекой к его макушке.
— Наверное, он захочет тебя убить, но не убьет, потому что я скажу ему, как сильно я тебя люблю. И как мы будем счастливы вместе.
— А может быть, они ссорились из-за этого? — вдруг сообразил Оливер. — Из-за того, что отец…
Элизабет обогнула скамью, села Оливеру на колени и обвила руками за шею.
— Если ты влюбишься в кого-нибудь еще, я ее возненавижу, Оливер. И ужасно рассержусь на тебя.
Сквозь мягкое тепло ее карих глаз блеснула стальная решимость. Оливер потер рукой лоб и задумчиво проговорил:
— Понимаешь, это снимает с меня вину. Я всегда думал, что они ненавидят друг друга из-за меня. Что я во всем виноват.
— Бедный Оливер. — Она начала целовать его. — Разве мог ты быть виноват? Разве ребенок может быть в чем-то виновен? — Она взяла его за руку и прошептала: — Вот. Потрогай. Что бы ни случилось с нами, он ни в чем не виноват.
Пробившись сквозь слои одежды — рубашку, майку, джинсы, — ладонь Оливера коснулась ее гладкой кожи. Живот Элизабет был плоским, еще не округлившимся.
— Я читаю книгу об этом, — сказала она. — Через несколько недель я уже смогу чувствовать, как он шевелится.
Глядя в ее глаза, Оливер увидел огромную, безусловную радость.
Николь снимала дом в Маре-Пуатвен. Вокруг было множество ручейков и речушек, затененных ивами и заросших изумрудно-зелеными водорослями. Вместе с Николь жили две собаки, несчетное количество кошек, канарейка в клетке, лохматый ослик и Стефан.
Николь нашла Стефана в Риме.
— Он наполовину поляк, наполовину итальянец, — пояснила она. — Признайся, что ты не встречала более потрясающего мужчины.
Фейт согласилась, что Стефан очень красив.
— И он божественно играет на фортепьяно, правда, слегка злоупотребляет педалью. Мне приходится петь очень громко. — Николь наполнила воздухом грудь, изображая, как она поет в ночном клубе.
Перед отъездом во Францию Фейт обещала Энни, продавщице «Холли-Блю», что будет звонить каждый день. Но в доме Николь не было телефона, и Фейт пропустила пару дней — ей не хотелось ехать ради этого в Ньор. Она вдруг поняла, что не может вспомнить, когда отдыхала в последний раз. Она много спала, много ела и каталась с Николь на лодке, лениво наблюдая, как красивый Стефан работает шестом. Ее любимым занятием было бродить по окрестным рынкам и антикварным лавкам.
Как-то, разбирая свой чемодан, она обнаружила на дне пачку документов, касающихся магазина, с которыми она собиралась поработать во время отпуска. Фейт удивленно уставилась на них, а потом засунула обратно в чемодан. Ее потрясло то, что она совсем не скучает по «Холли-Блю». Она даже стала подумывать о том, чтобы продлить отпуск еще на недельку или две. Потребность продолжить путешествие, поехать на юг оказалась неожиданно сильной. Фейт спрашивала себя, не связано ли ее нежелание возвращаться в Лондон с анонимным шантажистом. Она не могла не признать, что случай с крысой все-таки нарушил ее душевное равновесие и надолго лишил спокойного сна. Ругая себя за трусость, Фейт не раз принимала решение немедленно заказать обратные билеты. «Надо вернуться домой и снова взять в руки бразды правления магазином, — убеждала она себя. — Надо купить скромный уютный дом в Лондоне и переехать туда жить». Но каждое утро ее решимость таяла под яркими лучами солнца.
А потом пришла телеграмма от Дэвида. В ней сообщалось, что Элизабет выходит замуж за Оливера Невилла.
Дэвид и Элизабет гуляли по саду Комптон-Деверола.
— В церкви, Лиззи, — сказал Дэвид. — На этом я настаиваю. Ты будешь венчаться в церкви.
— Но мы не верим ни в какого бога, папа, — попыталась объяснить Элизабет. — Мы с Оливером оба атеисты.
— Мне все равно, атеистка ты или язычница, Лиз. Но все Кемпы со времен реформации венчались в нашей деревенской церкви, и ты тоже будешь венчаться там.
— Но на это уйдут недели! Оглашение имен…[56] и все остальное! Мы хотели получить разрешение…
— Нет. — Голос Дэвида был тверд. — Свадьба моей дочери должна пройти как положено. Придется подождать пару месяцев.
— Но это будет ужасно, папа! Родители Оливера… и мама… И потом, уже будет заметно, — смущенно добавила она.
— Об этом нужно было думать до того, как… — Он остановился, увидев выражение лица дочери. — Прости, родная. Мне не следовало говорить этого.
— Ладно, папа. — Она взяла его под руку. — В церкви так в церкви. Хотя ты знаешь, что я ненавижу все эти платья с оборками. — Помолчав, Лиззи робко спросила: — Оливер тебе понравился, папа?
Дэвид, сунув руки в карманы, стоял на границе своих владений и смотрел на дом и земли. Он улыбнулся, пытаясь скрыть от дочери чувство потери.
— Сказать по правде, Лиззи, нет, не понравился. Я считаю его красивым беспринципным мерзавцем. Но раз ты решила выйти замуж за мерзавца, мне придется примириться с этим. И, может быть, со временем, если он не будет обижать тебя, я научусь относиться к нему более терпимо.
Элеонора сказала Гаю, что уходит от него.
— Мы встречаемся с Фредди уже почти два года, Гай. Я оставалась с тобой из-за Оливера, но теперь Оливер для меня потерян, поэтому нет смысла продолжать все это. — Увидев непонимание в его лице, она раздраженно воскликнула: — Уилфрид Кларк, Гай! Неужели ты не знал?
Он безмолвно покачал головой.
— Ты дашь мне развод, Гай. Можешь сослаться на мою неверность — мне все равно. Сразу после развода мы с Фредди поженимся. Тебе придется подыскать другое жилье, поскольку этот дом записан на мое имя. Постарайся перевезти свои вещи в течение двух недель. — Она окинула его критическим взглядом. — Тебе надо взять себя в руки, Гай. Ты совсем распустился.
Она застегнула жакет, взяла сумочку и перчатки и пошла к двери.
