— Боже мой. Платье от Пакен.
— Да, от Пакен, но слегка побитое молью.
На подоле действительно было несколько крошечных дырочек.
— Выглядит гораздо лучше, чем те ужасные брюки.
— Но в брюках теплее, — рассмеялась Фейт.
Миссис Фицджеральд поставила на стол несколько банок.
— Когда я была моложе, у меня было пальто от Пакен. Я обожала его. Носила до тех пор, пока оно не развалилось.
— Это платье принадлежало моей подруге, которая жила во Франции.
— Какая щедрая подруга — подарить такое платье.
— Женя отдала его мне для моей коллекции. Я называю его «холли-блю». Знаете, есть такая бабочка-голубянка.
— А что за коллекция?
— Я люблю старинную одежду, — объяснила Фейт. — У меня были десятки платьев. Уезжая из Франции, я смогла взять с собой совсем немного. Пару платьев от Фортуни, которые я нашла на уличном рынке в Марселе, красивое платье от Дуйе и еще несколько вещиц.
— Какая ты удивительная девушка, — сказала миссис Фицджеральд. — Я думала, ты такая же скучная, как все остальные. Последняя из девушек, которая жила здесь, едва завидев меня, пряталась в своей комнате. Мне казалось, что я живу с мышью.
— Понимаете, они считают вас колдуньей.
Миссис Фицджеральд расхохоталась.
— Наверное, они видели, как я собираю травы при луне.
Она взяла одну из банок, открыла ее и подала Фейт.
— Лишайник, — сказала Фейт, заглянув в банку.
— Да, лишайник.
— А его обязательно надо собирать при луне?
— Конечно, нет. Но днем, пока светло, я сижу за ткацким станком, поэтому иногда приходится собирать растения вечером. Для красителей, детка, — нетерпеливо пояснила она. — Бразильское дерево дает красный цвет, вайда — синий, резеда — желтый… А от лишайника получается чудесный коричневатый оттенок.
Фейт посмотрела на коврики на полу и домотканое покрывало, накинутое на старый диван.
— Вы сами сделали все это?
— Да. Тебе нравится?
— Чудесные вещи.
— Но не настолько чудесные, как платье от Пакен. Какой изумительный цвет! Как бы я хотела воспроизвести его… — Она, прищурившись, вглядывалась в тонкий шелк. — Но тебе надо надеть кофту, а то замерзнешь. Давай-ка выпьем.
Фейт увидела, что она наливает отнюдь не чай.
— Вино. Как замечательно.
— Сначала попробуй. Оно из пастернака. Я сама его сделала. Урожай прошлого года.
Миссис Фицджеральд наполнила два стакана и подала один Фейт. Затем села на диван и слегка прикрыла глаза.
— Мне вспомнились мои счастливые дни… красивые платья… бокал вина в руке…
— У вас были платья от Пакен?
— Несколько. В конце концов я почти все продала. Гораздо дешевле, чем они стоили. — Она сверкнула глазами в сторону Фейт. — Пусть это будет тебе уроком. Счастливые дни никогда не длятся бесконечно долго.
— Я на это и не рассчитываю, — вежливо сказала Фейт.
— Очень мудро. — Миссис Фицджеральд подняла стакан. — Тогда выпьем за силу духа.
— За силу духа, — эхом отозвалась Фейт.
— Смею сказать, требуется много душевных сил, чтобы работать на этих мошенников с фермы Руджес. Не знаю, что ты там делаешь — пашешь землю или пропалываешь огород?
— Дою коров, — сказала Фейт. — Вообще-то, мне это нравится.
— Почему? Тянет к природе? — В голосе миссис Фицджеральд звучала насмешка.
Фейт задумалась.
— Потому что мне не приходится думать. Потому что к концу дня я так устаю, что падаю в постель и мгновенно засыпаю. Мне даже сны не снятся.
— Тебе не нравится думать?
— В данный момент — нет.
Фейт проглотила остатки вина. Оно было крепкое, с резковатым вкусом, и приятно кружило голову.
— Я не буду выпытывать, — сказала миссис Фицджеральд. — Терпеть не могу людей, которые начинают все выпытывать. Выпьешь еще?
Фейт кивнула и обвела взглядом комнату.
— Вы всегда жили здесь?
Миссис Фицджеральд фыркнула.
— Не тогда, когда я носила платья от Пакен. Я жила гораздо богаче. Но потом сбежала с одним мерзавцем — Джонни Фицджеральд был разведен, так что можешь представить, какой был скандал, — и потеряла все.
— Вы его любили?
— Безумно.
— А что случилось?
— Джонни воображал себя автогонщиком. Поэтому он вложил все, что я имела — у него самого не было ни фартинга, — в покупку смешного гоночного автомобиля и разбился на нем.
— Как ужасно. — Слова прозвучали как-то совсем неуместно.
— Я сама виновата, — пожала плечами миссис Фицджеральд. — Все мне говорили, что не стоит с ним связываться. Но я не слушала.
— И вы… — Фейт поежилась от холода. — Вы сожалеете об этом?
Миссис Фицджеральд нахмурилась.
— Нет. Нет, этого я не могу сказать. Конечно, я осталась без гроша, поэтому мне пришлось купить этот домишко и сдавать комнаты внаем, но… нет, я ни о чем не жалею.
Фейт выпила залпом второй бокал вина и, собравшись с духом, спросила:
— Значит, вы считаете, что надо следовать зову сердца?
Миссис Фицджеральд внимательно посмотрела на нее. После недолгой паузы она сказала:
— Я чувствую за этим вопросом большое горе. Дорогая моя, я не знаю. Я сделала то, что сделала, и никто, кроме меня, не пострадал от этого. Мои родители давно умерли, а опекуну было все равно. Поэтому я вряд ли смогу ответить тебе.
Некоторое время Фейт молча сидела и смотрела на звезды за окном. Потом поднялась на ноги.
— Спокойной ночи, миссис Фицджеральд, и спасибо за вино.
— Мое имя Констанция. А друзья зовут меня Кон.
У Гая вошло в привычку выпивать после работы, перед тем как пойти домой. Только таким способом он мог примириться с возвращением на Холланд-сквер и встречей с Элеонорой.
Месяцы, которые прошли с того дня, когда он тщетно ожидал Фейт под липой, укрепили в нем осознание своей ошибки. Он увидел, что был недостаточно проницателен, что не понимал других и, главное, не понимал себя. Восприимчивый к нуждам, страхам и боли своих пациентов, он не заботился о себе. Он женился на Элеоноре, считая, что ее уверенность и целеустремленность — это то, что ему необходимо. Но оказалось, что уверенность легко превращается в упрямство, а целеустремленность влечет за собой черствость и слепоту к потребностям других людей. Он давно уже понял, что не любит Элеонору. Он готов
