причем в необычайно сложной, почти недоступной для истолкования поэтической надписи, – как «происходящие от сил». Руны имели магическое значение, но необязательно в узком смысле магических знаков (чтобы одолеть врагов, вступить в контакт с умершими и пр.); в более широком, метафорическом смысле они представляли собой волшебную систему знаков, возвышающуюся над повседневным языком. Удивительно поэтично звучит самая древняя наша надпись, построенная по принципу аллитерации и сделанная на брактеакте из Чюркё, т.е. на золотом украшении V века:
Здесь «зерно заморское» – скорее всего поэтическое описание самого украшения и указывает либо на его ценность и великолепие, либо на его магическую силу как амулета. Еще более впечатляет своим модернистским звучанием заклинание в рунах на медной шкатулке из Сигтуны (первая половина XI века):
Птица кормится разбойником,
Я вижу, как раздуло кукушку трупа.
Образность этих строк основана на принятом в скальдической поэзии представлении о том, что павший в бою становится добычей воронов и волков (ср. строки на камне из Река о «Гунновом коне», который рыщет в поисках пищи на поле брани). В данном случае создатель рун предсказывает, что тот, кто посмеет украсть медную шкатулку, будет убит, и птица, или «кукушка трупа», – типичный кеннинг для ворона, – раздуется от обильной пищи. Высокопарность этого проклятия подчеркивается не только метафоричностью и аллитерацией, но и так называемыми «хендингами», т.е. звуковыми эффектами в скальдической поэзии, которые родственны рифме. Стихотворный размер в этом случае очень типичен для древнеисландской скальдической поэзии и называется «дротткветт», или «королевская песнь».
На камне из Карлеви, на острове Эланд (около XI века) есть целая строфа, написанная тем же стихотворным размером и высеченная в память о датском хёвдинге викингов, Сиббе, который был погребен на Эланде:
Таинственная форма скрывает на самом деле довольно простое содержание. «Древо богини битв» и «колесница Одина» – это обычные кеннинги, восхваляющие столь прославленного воителя, как в данном случае Сиббе. В первой части строфы, таким образом, говорится, что под могильным курганом лежит воистину великий воин. Во второй же ее части мы узнаем, что этот воин сражался на «просторах морских конунгов», т.е. на море, и вместе с тем имел владения на суше в Дании. Усложненность строфы проистекает из чисто языковых изысков. Слово
Многие памятные надписи, особенно поздние, относящиеся к XI веку, отличаются более простым языком. Их поэтичность чаще всего обусловлена эпическим стилем Эдды: в них стало меньше метафор, да и те используются лишь для того, чтобы подчеркнуть величие павшего героя или прославить его качества как хёвдинга. Показательна в этом отношении торжественная надпись на камне из Грипсхольма, в провинции Сёдерманланд, высеченная в честь Харальда, сына Толы, – одного из многих других викингов, которые погибли на востоке во время похода Ингвара Путешественника, около 1040 года:
Единственная метафора строфы – «орел», который заменил здесь «ворона» как птицу смерти. «Кормить орла» означает убивать людей в бою. И едва читатель разгадывает эту простую загадку, как становится ясной трехчленная симметрия текста: плыть, убивать, погибнуть. Лаконичное определение жизни викинга. А географические указания делают путешествие по жизни также и странствием по свету. Викинги отплыли из родного Сёдерманланда, держали курс на восток, а окончили свой путь в Серкланде, – стране арабов-сарацин, на южной оконечности земли, согласно древней картине мира, – таков был конец пути для многих викингов и крестоносцев. Однако этот мотив не развивается в романтическую сагу о героях. Сам героический дух едва угадывается в деловитой констатации заключительной строки.
Существует целый ряд других камней той же эпохи; надписи на них в схожих поэтических формулах прославляют участников похода Ингвара, – как, например, на камне из Тюстберги, воздвигнутом в честь Хольмстена и его сына Родгера:
Поэтический эффект достигается здесь простым контрастом: долгое пребывание на западе – и внезапная смерть на востоке. Подразумевается, что читатель сможет увязать указание на концы света с представлением о героической жизни викинга. Заключительные слова – «с Ингваром», – которые встречаются на многих камнях, также предполагают, что тогда были известны сказания о великом викингском походе на восток под предводительством этого самого Ингвара.
Подобное сказание, «Сага об Ингваре Путешественнике», сохранилось в Исландии и в своем раннем варианте было скорее всего записано в конце XII века, на основе устной традиции, бытующей в районе озера Меларен. В самой саге говорится о том, что исландский священник Ислейв слышал эту историю от торговца, который, в свою очередь, услышал ее «в дружине конунга свеев». Это фантастическая небылица о крещеных шведских героях, которые отправились на восток, на Русь, а затем по русским рекам доплыли до Византии. С помощью Бога и оружия они побеждают в пути страшных кровожадных драконов, волхвов- язычников, обольстительных женщин. Многие из героев погибли, добыв себе в бою честь и золото, а некоторые вернулись в Скандинавию и смогли поведать другим обо всех совершенных подвигах. Историки, естественно, не питают доверия к этой саге и исходят из того, что она представляет собой позднюю исландскую версию, которая искажает подлинные исторические события. Однако шведские скальды, которые в XI веке сочиняли рунические стихи в честь похода Ингвара, скорее всего, охотно верили во все эти выдумки. И тогда становится понятно, почему надписи на камнях об Ингваре имеют столь ярко выраженный мифическо-героический характер.
В более обыденных выражениях восхваляют рунические надписи тех хёвдингов, которые правили дома, в своих усадьбах: «добрый и радушный» (т.е. не скупится на угощение) – такова частая формула, которая также используется в исландской Эдде («Изречения Высокого»). «Красноречивый» – таков другой типичный эпитет хёвдингов, известный как в Швеции, так и в Исландии. И лишь в исключительных случаях в этих памятных надписях встречаются формулы явно мифического характера, как, например, такая, высеченная особыми рунами Хельсинге на камне в Скарпокере, в провинции Сёдерманланд (XI век):
Вероятно, создатель этой рунической надписи хотел сказать своей поэтической формулой, что произойдет гибель мира, Рагнарёк, прежде чем родится хёвдинг, который сумеет сравниться с тем, в честь которого поставлен этот камень. Подобные формулы часто попадаются в древнеисландской поэзии, и кроме того, в древнеанглийских и древнегерманских текстах. Аллитерация в подлиннике имеет выраженный религиозно-мифологический характер; она почти всегда выступает приметой стиля, когда речь идет о сотворении мира или его гибели,– например, в начале грандиозного введения в Эдду – «Волуспе», или «Прорицании провидицы»:
Как объяснить, что одинаковые поэтические формулы, используемые в шведских рунических надписях, встречаются также в Эдде или древних германских текстах, написанных подчас за сотни миль от Швеции или даже в другую эпоху? Вряд ли вопрос заключается в «литературном влиянии», – как его понимают в наши дни. Вместо этого следует предположить, что скальды на всем скандинавско-германском культурном пространстве в течение многих
