ходы Чи?»
— Стой! — вслух сказал я. — Это не Шамбала, но сделаете пробу. Все, чему я вас научил, будет основным фоном, соком, в котором вы должны купаться. Остальное будет рисоваться само на месте Сознания. Не вмешивайтесь в это мыслью.
— Что это будет? — спросил Эдик.
— Вот видишь, опять ты как аксиомой считаешь, что все можно переложить на гармошку ума. Будет Большое ТАО, возможно Самадхи. Это неведомые обыденному человеку состояния Сознания.
Мы вошли в фокусированное пространство и я их посадил ровно и удобно. Убедившись, что внутренние органы у них расположились и перевели свои функции в режим раскрытия, я отошел в сторону и начал наблюдать.
«Деструкция возможна, — смотрел я на них и размышлял. — Эдик сильно интеллектуален. Это — ХУМ. Он теперь у него в рефлексии. Интеллект может завернуть энергетические поля на себя. Будет наложение ТАО на ХУМ. Это — деструкция. Абдыбай по характеру относится к активному ХУМ, да еще книг начитался о победе, приоритетности, выигрыше, о правильном, высшем, духовном. Это — упражнения в ХУМ. ХУМ коварен в своих разновидностях закрытия человека: речь, характер, тренировки, социальные отношения…»
Эдик стал двигаться во внутренних связях и вдруг лицо его просияло.
«Нашел согласие между внутренней и внешней мозаикой связей», — успокоился я и посмотрел на Абдыбая. Он стал оседать спиной, но держал лопатки и плечи в ТАО.
Я повел у него поляризацию по спине сверху вниз и на внешнюю сторону ног. Печень у него раскрылась. Тело стало набирать легкость. Почки сменили режим с ХУМ на ТАО, лимфатическая система переорганизовалась.
Абдыбай успешно стал преобразовывать себя внутри навстречу внешнему комплексу полей. Мозаика стала совпадать. Вдруг лицо его озарилось одухотворенным светом. Произошел миг полного соответствия. Миг Самадхи.
Эдик уже несколько минут сидел в этом неописуемом переживании Сознания. Я хорошо знал, что у него там, в Сознании сейчас нет ни пространства, ни времени. Он, его Сознание и Космос с его частями и общим находятся в Единстве. Он и есть Вселенная и нет ничего вне его, Эдика.
Абдыбай вошел в другое качество. Он зрил неописуемые переливы состояний. Поляризация его внутренних связей менялась с изменением внешних. Вот вмешалось облако на небе и организм тут же изменил «конструкцию» энергетических отношений.
Абдыбай зрил свое иное бытие.
«На первый раз хватит», — подумал я и начал быстро менять поляризацию связей внутреннего и внешнего тела.
«Это не облако, — усмехнулся я. — За таким нужно гоняться быстро».
Но Абдыбая словно где-то «заклинило».
— Абдыбай, очнись! — стал возвращать я его к обыденному, тряся за плечо.
«Труднее будет с Эдиком», — посмотрел я на его счастливое лицо.
Выйдя из Самадхи, Эдик был как в тумане. Ему казалось все отдаленным и незначительным. Он не хотел говорить. Абдыбай так «зацепился» за местную мозаику полей, что только сила прежних, глубоко врезавшихся в Сознание связей, помогла совершить переключение.
Возвращались мы молча. Так бывает когда возвращаются из кинотеатра под впечатлением только-что просмотренного фильма.
Солнце шло к закату, когда мы пришли на стойбище. Нас ждали. Ужин был почти готов, поэтому мы сели пить черный душистый чай. Все молчали.
Ужин закончился. Все ждали. Но аксакал размышлял. Не думаю, что он сомневался в том: понимаем ли мы его. Все повествование он вел осмысленно. — Я видел вас с горы в Долине Чудес, — обратился он ко мне. — Горы наполнены Жизнью и Смертью. Одно и то же одного может убить, а другого сделать несокрушимым. Здесь нельзя разделить на места жизни и места смерти. Только глупые люди считают, что есть зло отдельно от добра. Добром тоже можно покалечить человека, а злом можно оживить иного. Вы испытали уже два места.
— Что бы вы выбрали из этих двух? — повернулся он к Абдыбаю и Эдику.
— Конечно, сегодняшнее, — тут же ответил Эдик.
— Я тоже так считаю, — поддержал его Абдыбай.
— Ну, а ты? — обратился он ко мне.
— Вообще-то я не выбираю. Жизнь складывается из всего. Но раз поставлен вопрос, то он содержит ответ: кто отдаст предпочтение, тот рискует потерять все.
— Достойный ответ, — крякнул аксакал, погладил бороду и как-то лукаво глянул на меня. — Горы полны слухов. Один из них кажется был о тебе.
— Не всякий умеет доить корову, — многозначительно добавил он. — Батыр тоже прослыл в горах, когда я принял в его жизни участие…
Батыр безучастно смотрел на это дружелюбное лицо.
«Я и есть мир, — думал он под впечатлением того, что потрясло его до каждой клетки. — Что эта преходящая жизнь в сравнении с бессмертием?!»
— Вот твой конь, — сказал незнакомец. — Ты уже можешь садиться в седло.
Батыр встал, но ощутил себя совершенно иначе. Это был и он и не он. Не было той деловитости, что прежде, но и не было апатии. Он был тверд и уверен, но без гордости и самоуверенности. За спиной у него «стояло» Бессмертие. Жизнь от этого только усилилась, но в странном чувстве. Мудростью можно было назвать это состояние. Многие путают мудрость со знанием. Нет, мудрость знает непосредственно. Все слова мудрого человека истинны даже если он говорит ложь.
Так оно и произошло. Аксакалы стали относиться к Батыру с почтением. Он не спорил, не доказывал, не блистал своей ученостью. Он больше всего молчал, но когда доводилось, он говорил просто и в самое сердце. Он не беседовал часами с аксакалами и не сидел как они, подолгу вместе. Проезжая, или проходя мимо, он приветствовал их простым жестом. Но какой это был жест! В нем сливалось все: почтение и воля, простота и величие, скромность и глубина.
Грусть легла на глаза Айше. Она не жаловалась. Но это был другой Батыр. Гордость и задор ушли от него. Он стал еще проще, но беспредельно далекий. Она часами смотрела на яркую звезду в небе и ей казалось, что это Батыр: блистающий таинственный, но недосягаемый.
Нужно было решать. Батыр углубился в размышление. Он иначе смотрел на жизнь. С тревогой посматривали ближние и с любопытством другие.
Он решительно сел на коня и ускакал в степь. Где он? Говорят, что видели его у хунхузов, а иные говорят, что встречали его в Тянь — Шане. Один уверял, что он совершил хадж в Мекку, а затем направился в Кашмир.
Яркая звезда светила в проеме входа в юрту. Айше закрыла полог, но я не разочаровался, что звезда исчезла. Мне было все понятно.
Эдик с Абдыбаем притихли. Они соприкоснулись с иным миром. Тут же рядом с ними текла река более глубокой жизни. Она манила таинственностью.
Эдик плеснул еще раз сверкающую на солнце воду на тело и сказал:
— Но почему я ничего не знал, не читал, не слышал о таком? Никогда не поверил бы, если бы сам не пережил такое!
— Кто воспитывает и оповещает? — спросил я их в упор. — Неужели вы еще не поняли, что ваша информация течет от крикунов! Мутный ваш источник. Мудрые молчат. Пустые, как сороки, стрекочут без умолку. Кого вы слышите? Кто заполняет ваши уши словами? Кто заполняет ваши глаза гримасами удовольствия и неудовольствия? Кто заполняет ваше миропонимание «правильным» и «неправильным»? Кто стучит себя кулаком в грудь и призывает к правдоискательству?
— Да, сынок, — раздался за спиной голос аксакала. — Но в том испытание мудрому. В том закономерность роста. Кто пробьется через трясину пустого «знания», тот будет зрячим во всем.
Он подвел двух лошадей и сказал:
