ЧАСТНАЯ ИНИЦИАТИВА
(Невыдуманная история)
Далеко от солнечного Кавказа до холодной Сибири, ох далеко!
Если лететь самолетом, то еще ничего: вспорхнул на ТУ-104, пожевал, подремал, смотришь — уже Москва! В Москве пересел на другой ТУ-104, и через три часа — пожалуйста, Омск, через пять — Новосибирск. А из Новосибирска или из Омска уходят местные воздушные трассы, садись и лети, куда тебе нужно: хочешь — «во глубину сибирских руд», хочешь — в целинные пшеничные степи.
Но Григорий и его двоюродный брат Арсений не летели, а ехали поездом. Да еще везли с собой в багажном вагоне две большие бочки с вином, которые, по расчетам главы фирмы — Григория, должны были принести жадным братьям неслыханный барыш.
Поездка оказалась трудной. Мучили пересадки, а также всяческие проверки и «оформления проездных документов». Впрочем, они были предусмотрены. В бумажнике у Григория лежала пухленькая симпатичная пачка новеньких кредиток, ассигнованная на «специальные дорожные расходы». Братья твердо верили в священный и, как им казалось, незыблемый закон движения тела в пространстве: не подмажешь — не поедешь! В том же бумажнике хранилась и надежная, шикарная, липовая справка, удостоверяющая со всем своим официальным пылом, что братья Григорий и Арсений с младых ногтей трудятся на колхозной ниве и что они везут для продажи на рынках необъятной родины продукт своего беззаветного самоотверженного труда. Все, в общем, было предусмотрено, даже характер Арсения, которому Григорий внушил, что он, Арсений, как человек горячий, но глупый, должен при всех объяснениях с любым дорожным начальством притворяться глухонемым, чтобы не наговорить лишнего. В себе лично Григорий был абсолютно уверен.
И вот все трудности остались позади. Где нахрапом и руганью, где слезой глухонемого Арсения, где божбой, где «барашком в бумажке», но одолели все препятствия братья-разбойники, одолели и прибыли в небольшой, прославленный трудовой своей славой сибирский город
Город братьям понравился. Многоэтажные красивые дома, тенистые, широкие распахнутые улицы. Народ здесь живет денежный, щедрый — металлурги! И главное — стройка рядом, всего двенадцать километров: автобус ходит Стройка огромная, звонкая, а трудится на ней главным образом молодежь. А молодой потребитель вина — как надеялся Григорий — не станет придираться ни к вкусу, ни к цвету, ни к цене, ему бы хлопнуть стаканчик-другой для куража перед девушками — и всё, игра, как говорится, сделана, ставок больше нет.
Выкупая багаж, Григорий чертом носился по перрону, на ходу хвалил себя за то, что придумал эту поездку, поучал по-медвежьи медлительного, усатого, меднорожего Арсения:
— Наш с тобой мотор, дружок, — частная инициатива! Заглохнет мотор инициативы — пропадем, как молодые барашки!
Нашли квартиру с хорошо укрытым двором и пустым сарайчиком, привезли туда свои бочки, и Григорий отправился к местному торговому начальству — «оформляться», а Арсению поручил подготовить продукцию к продаже. Арсений, мыча и энергично вертя пальцами, добыл у хозяйки квартиры ведро, принес воды из колонки и, уединившись в сарайчике, занялся «подготовкой продукции»
Вскоре явился сияющий, очень довольный Григорий в сопровождении угрюмого мужчины с вислыми усами, в тяжелых сапогах, оказавшегося плотником. Мужчина осмотрел бочки, сказал философически и с уважением-«Однако, тара!», выкушал стаканчик мутной желтой бурды, с той же серьезностью произнес: «Квасок, однако!», поторговался для солидности и, сговорившись, пошел за досками.
К вечеру он сколотил нечто вроде гигантской собачьей будки со стойкой для продажи вина распивочно, получил гонорар и удалился.
На полулисте фанеры Григорий химическим карандашом большими кривыми буквами изобразил:
ПРИВЭТ ГЕРОИМ СЕМИЛЭТКИ!
Вино!!
ЦЕНА —35 коп. СТАКАНЧИК!!
Подумав, приписал:
С ПОЧТЕНИЕМ!
…К вечеру на следующий день будка с фанерным приветом «героим семилэтки» уже возвышалась на своем боевом посту — рядом с танцевальной площадкой напротив нового здания клуба строителей, построенного комсомольцами за тридцать два дня на воскоесниках.
Оркестр на танцплощадке старательно исполнял грустные красивые вальсы и веселые фоксы, но танцующих было мало, да и танцевали-то главным образом одни девушки.
Кавалеры же, презрев свои кавалерские обязанности, толпились подле будки братьев-разбойников. Удивительно пестрый народ тут был: спортивного вида юноши с широко развернутыми плечами и тонкими талиями, одетые «с иголочки» в узкие щегольские брюки и в свежие, модных расцветок, рубашки — сразу видно: «столичная штучка!», и низкорослые крепыши в прозрачных голубых «бобочках» на молнии, с чубчиками и челочками на лбу, приехавшие сюда, на стройку, из далекой российской «глубинки», и вчерашние солдаты, донашивающие форму, и солидные, видавшие виды мужики — строители, мудрецы и трезвые реалисты, смотрящие в корень вещей. Одни приехали сюда движимые самыми высокими и чистыми порывами молодой души, другие — за романтикой и приключениями, третьи — просто «зашибить деньгу», четвертые — потому что строить для них — значит жить!
Арсений хлопотал у бочки, наливая вино, окунал коротышки-пальцы вместе с грязными «стаканчиками» в ведро с водой («У нас гигиена!» — объявлял Григорий), мычал, жестикулировал, скалил в широкой улыбке крепкие желтые зубы, шевелил черными толстыми усами, и всем понравился. Григорий получал деньги и давал сдачу, деловито выкрикивал:
— Полагается шестьдесят пять сдачи, пятачок обожди немного, дружок, сейчас нет, сейчас будет, нам чужой копейки не надо, но и своей жалко!..
Пили и оценивали вино тоже по-разному.
Один медленно цедил мутную бурду и потом с видом знатока говорил:
— Ничего! Вроде как мукузани!
Другой, сделав глоток, сердито плевался:
— Кислятина, да еще водичкой разбавлена.
Третий, выпив стаканчик, заключал кратко:
— Не берет! — и требовал у Арсения второй, и третий, и четвертый…
Вскоре кавалеры один за другим стали появляться на танцплощадке. А немного спустя энергичные молодые люди с красными повязками народной дружины на рукавах уже выводили оттуда наиболее перегрузившихся танцоров.
Именно они-то, энергичные молодые люди с красными повязками, в тот же вечер и явились к лейтенанту местной милиции, которого дружинники называли ласково и просто: Славик.
Славик, щуплый, с впалой грудью, в очках с толстыми черными роговыми дужками (местные хулиганы говорили о нем: «Ты не смотри, что он с виду такой хлипкий, он — казак, самбист, черт, все приемы знает, как даст — заикаешь!»), сидел в своем маленьком кабине-тике, читал, вздыхая тяжело, какую-то бумагу. Дружинники поздоровались с ним, и начальник штаба дружины бетонщик Брусов, блондинистый, грузный, с покатыми, налитыми силой плечами, спросил:
— Ты чего это вздыхаешь, Славик?
— Утопленники замучили! — печально сказал Славик. — И что за народ! Хватит лишнего, и обязательно, понимаешь, ему нужно в реку залезть. Да ведь еще не у берега полощется, а норовит подальше заплыть. А сибирские реки — они, брат, сильные, как лошади. Закрутит, понесет — и пропал человек не за понюх табаку. Вы бы, ребята, по комсомольской линии провели разъяснительную работу насчет купанья, нельзя же так, в самом деле!
Брусов тяжело опустился на стул, внимательно посмотрел на огорченного Славика и сказал многозначительно и мрачно:
— Могу тебя заверить, лейтенант, что с сегодняшнего дня кривая утопленников у нас резко пойдет кверху!
Черные, красивые, казачьи брови Славика высоко поднялись над оправой очков.
