исповеди. На одной стене висело маленькое распятие, напротив — репродукция Краковской мадонны. На низком столе — экземпляры журнала «Фамилиа кристиана» и несколько почтовых форм для пожертвований, — может быть, кто-то отважится сделать подношение «Примавера миссионария». Брунетти оставил без внимания журналы, картинки и кресла. Он стоял в центре комнаты, невозмутимый, спокойный, и ждал, когда появится священник.
Дверь открылась через несколько минут, и вошел высокий, тощий человек. Облаченный в длинные юбки, закованный в высокий воротник, он казался еще выше, впечатление это усиливалось прямой осанкой и широкими шагами.
— Да, сын мой? — произнес он, войдя.
От его темно-серых глаз расходились морщинки — следствие частых улыбок. Рот большой, улыбка приглашала к секретности и доверию. Он улыбнулся Брунетти и шагнул вперед, по-братски предлагая руку.
— Лючано Беневенто? — Брунетти держал руки по швам.
С мягкой улыбкой тот поправил:
— Падре Лючано Беневенто.
— Я пришел сообщить вам о новом назначении. — Он сознательно отказывался обращаться к этому человеку по званию.
— Боюсь, что не понимаю. Что за новое назначение? — Беневенто покачал головой, не пытаясь скрыть замешательство.
Брунетти вытащил из внутреннего кармана пиджака длинный белый конверт и молча вручил его.
Священник бессознательно взял, глянул, увидел свое имя, написанное на конверте. Успокоился при виде него — там по крайней мере указан его сан. Открыл его, глянул на молчащего незнакомца и извлек лист бумаги. Слегка отставив его от себя, прочитал. Закончив чтение, посмотрел на Брунетти, снова на бумагу, прочел ее второй раз. Наконец сказал:
— Я этого не понимаю.
Правая его рука с бумагой повисла.
— Думаю, там все очень ясно.
— Но я не понимаю. Как это меня могут перевести? Меня должны были спросить об этом, получить мое согласие, прежде чем делать что-то подобное.
— Не думаю, что кому-то еще интересно, чего вы хотите.
Беневенто не скрывал своего недоумения.
— Но я был священником двадцать три года. Конечно, они должны были прислушаться ко мне. Они просто не могли так поступить со мной — отослать меня и даже не сообщить куда. — Он сердито помахал бумагой в воздухе. — Даже не сообщают мне, в какой приход я должен ехать, даже — в какой провинции. И понять не дают, где я буду! — Протянул руку и ткнул бумагой в Брунетти. — Вы посмотрите: все, что они говорят, — это что меня переводят. Это может быть Неаполь… Господи помилуй, это может оказаться Сицилия!
Брунетти, знавший гораздо больше, чем содержалось в письме, даже не потрудился глянуть туда.
— И что это будет за приход? — продолжал Беневенто. — Что у меня будут за люди? Они же не могут рассчитывать, что я с этим соглашусь! Я позвоню патриарху. Я на это пожалуюсь, и вот увидите — все изменится. Они не могут просто отсылать меня в любой приход, в какой захотят, — не так же, после всего, что я сделал для церкви.
— Это не приход, — спокойно опроверг Брунетти.
— Что? — не понял Беневенто.
— Это не приход, — повторил Брунетти.
— Что вы имеете в виду — не приход?
— То, что сказал. Вы не будете приписаны к приходу.
— Что за глупости! — явно оскорбленный, молвил Беневенто. — Конечно, у меня будет приход. Я священник. Моя работа — помогать людям.
Брунетти стоял все это время с каменным лицом. Его молчание спровоцировало Беневенто на требование:
— Кто вы? Что вы знаете обо всем этом?
— Я некто живущий в вашем приходе. А моя дочь — ребенок, который учится катехизису у вас на уроках.
— Кто?
— Ребенок из средней школы. — Брунетти не видел причин называть свое дитя.
— И к чему все это имеет отношение?! — с растущим гневом в голосе вопросил Беневенто.
— Ко многому. — Брунетти кивнул на письмо.
— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. — И Беневенто повторил свой вопрос: — Кто вы? И почему вы здесь?
— Здесь я, чтобы доставить письмо, — спокойно сказал Брунетти, — и сообщить вам, куда вы направляетесь.
— Почему патриарх использует такого, как вы? — Беневенто, с сарказмом выговорил последнее слово.
— Потому что ему пригрозили, — просто объяснил Брунетти.
— Пригрозили? — тихо повторил Беневенто, глядя на Брунетти с нервозностью, которую он, хотя и безуспешно, попытался скрыть.
Немного осталось от благожелательного священника, который вошел в комнату за несколько минут до этого.
— Чем же можно пригрозить патриарху?
— Алидой Бонтемпи, Серафиной Реато и Луаной Серра.
Брунетти назвал ему имена трех девочек, чьи семьи жаловались епископу Тренто.
Голова Беневенто отлетела назад, будто Брунетти дал ему три пощечины.
— Я не знаю… — заговорил он, но тут увидел лицо Брунетти и на время замолчал.
Улыбнулся ему улыбкой мирового парня.
— И вы поверили вранью этих истеричных девчонок? Против слова священника?
Брунетти не потрудился ответить. Беневенто рассердился:
— Вы что, в самом деле так вот стоите здесь и сообщаете мне, что верите этим ужасающим историям, которые сочинили обо мне девчонки? Вы думаете, что человек, посвятивший свою жизнь Господу, может творить такие вещи, как они говорят?
Ему и на это не ответили. Беневенто гневно шлепнул себя письмом по бедру и отвернулся. Пошел к двери, открыл ее, но потом захлопнул и повернулся к Брунетти.
— Куда там они собираются меня отправить?
— На Асинару.
— Что-о?! — закричал Беневенто.
— На Асинару, — повторил Брунетти, уверенный, что все, даже священник, знают название наиболее охраняемой тюрьмы на острове в центре Средиземного моря, возле Сардинии.
— Но это же тюрьма! Они не могут меня туда отправить! Я ни в чем не виноват!
Сделал два широких шага по комнате, как будто надеялся выдавить из того, кто принес ему эту весть, какую-то уступку, хотя бы силой собственного гнева. Брунетти остановил его взглядом.
— Что мне там делать, как они себе представляют? Я же не преступник!
Комиссар поглядел ему при этом в глаза, но ничего не сказал.
Беневенто закричал в безмолвие, окружавшее этого человека.
— Я не преступник! Они не могут меня туда послать! Они не могут наказывать меня — я никогда не состоял под судом и следствием. Они же не могут отправить меня в тюрьму за то, что сказали какие-то девчонки, — без суда или признания вины!
— Вам не нужно ни в чем признаваться. Вас назначают капелланом.
— Что? Капелланом?
