Джек быстро поднял голову и уставился на девушку, привольно устроившуюся на старом диване Лео. Что она такое говорит?
– То есть как это – больше не монахиня? Я называл ее «сестра Люси». – Он помолчал, припоминая. – Точно, называл, и она не стала меня поправлять.
– Она привыкла, чтобы к ней так обращались.
– И эти парни в миссии – они тоже называли ее «сестра». Я сам слышал. И Лео, мой босс… – Тут Джек остановился, соображая, идет ли Лео в счет. Пожалуй, нет. Лео просто решил, что Люси – монахиня, раз она жила в миссии в Никарагуа.
– Про них я ничего не знаю, – гнула свое Амелита, – а про Люси точно знаю, что она теперь не монахиня. Раньше была, а теперь – нет. Сами подумайте, если б она все еще была монахиней, стала бы она надевать джинсы «Кельвин Кляйн»? Я тоже такие куплю, когда поеду в Лос-Анджелес.
– Да, насчет джинсов я уже думал.
– Точно куплю, как только приеду.
– Откуда ты знаешь про нее? Она сама тебе сказала?
– Сказала в машине, когда мы ехали из Никарагуа. Сказала, больше не будет монахиней. Больше не могу, говорит.
– Так и сказала?
– Я же говорю – так и сказала.
– Ты уверена?
– Сам спроси, если не веришь, – огрызнулась Амелита. Взгляд ее рассеянно блуждал по комнате, задержался на лицензии Лео в рамочке на стене, вернулся к Джеку. Джек так и стоял у стола. – Когда она была монахиней, она была очень милая. Самая милая из всех в «Саградо Фамилия».
– А теперь разве нет?
– Да, но теперь она стала совсем другой. С ней что-то происходит.
Наконец телефон зазвонил.
– Джек? Это Люси. – Он не сразу ответил, и она еще раз окликнула его: – Джек!
– Как прошел обед?
– Я бы хотела рассказать. Но не по телефону.
– Креветки с пивом?
– Наверное, я больше не буду встречаться с отцом. Никогда. Как Амелита?
– Все в порядке. Что случилось?
– Мне нужно поговорить с тобой. – Голос у нее был вроде бы прежний, но в нем чувствовалось напряжение, словно Люси с трудом сдерживала дрожь. – Привези Амелиту, если тебе не трудно… Я дома, у мамы, Одубон, сто один, по ту сторону парка.
– Я знаю это место. Ты там одна?
– Со мной Долорес, наша экономка… Приезжай поскорее, только не на катафалке. Будь поосторожнее.
– У меня есть машина, – сказал он. Немного подождал и произнес, впервые к ней так обращаясь: – Люси!
– Да?
– Сейчас мы приедем.
6
Люси провела Джека по коридору, увешанному какими-то расплывчатыми портретами и заключенными в рамку снимками карнавальных празднеств, через залы и столовые – затемненные, строго официальные – на застекленную террасу, изображавшую из себя уголок тропического леса. Обои украшал золотисто- зеленый рисунок из банановых листьев, стоявшие на полу гигантские зеленые пальмы и папоротники в кадках жадно поглощали свет, ротанговую мебель украшали зеленые же подушки, под потолком вращался вентилятор, а за дымчатым стеклом бара приветливо мерцали ряды бутылок. На низеньком кофейном столике стоял стакан шерри. Люси, одетая в белую блузу, широкие бежевые брюки и сандалии, была тиха и приветлива. Предложила Джеку самому налить себе выпить – он выбрал водку, бросил в стакан несколько кубиков льда, – дважды переспросила, не голоден ли он, ведь Долорес будет готовить ужин для Амелиты и могла бы заодно накормить и его.
Джек отказался. Люси сообщила, что Долорес успела сегодня побывать в церкви. Долорес, добавила она, с незапамятных времен ходит в негритянскую баптистскую церковь на Эспланаде. Долорес научила ее протестантским песнопениям. Мама даже вздрагивала, когда они принимались распевать псалмы на два голоса. Джек, отхлебнув глоток, внимательно посмотрел на свою собеседницу:
– Так вы больше не монахиня?
– Теперь уже нет, – ответила она.
– А я называл вас «сестра».
– Назвали пару раз.
– Теперь вы говорите по-другому. Она улыбнулась, недоумевая.
– В смысле, не так, как днем.
