исподтишка наблюдал, как полковник нервно перекладывает вилку и нож. – Но я не таковский, я никогда не заставляю человека пить, если ему неохота. Роберт, ты как раз вовремя, – обратился он к подошедшему официанту. Дав ему время обслужить сидевших за столиком и снова отойти, Николе в упор посмотрел на полковника и выпалил: – Дагаберта, дочушка говорила мне, ты любишь убивать. Это правда?
Полковник оставил в покое свой столовый прибор и постарался прямо и честно поглядеть в глаза своему собеседнику.
– Ваша дочь видит войну глазами гражданского человека. Она ничего не понимает. Задача солдата – убить противника.
– Она говорит, вы убиваете женщин и детей.
– А вы разве нет, когда бомбите города?
– У вас вроде не было бомбардировщиков.
– Я говорю, это одно и то же. Партизанская война: напал – убежал, напал – убежал. Тюрем нет, пленников девать некуда, отпустить тоже нельзя, иначе завтра они попытаются убить тебя.
– Одно дело – убивать в сражении, а хладнокровно убивать людей – это совсем другое, – заявил Дик Николе.
– Бывает так, что на войне не отличишь одно от другого, – стоял на своем Дагоберто. – Ваше собственное правительство, ваше ЦРУ учат нас «выборочно применять силу для нейтрализации противника». Что такое – «нейтрализовать»? Ваш президент Рейган объясняет – надо сказать тому парню наверху: «Все, ты тут больше не работаешь». Полюбуйтесь, как все просто. Вот бы вашему президенту побывать с нами под Окоталем. Один из моих людей так перетрусил, что не мог стронуться с места, прижался к стене и наделал в штаны. Я ему говорю: «Ну же, друг, вперед!», а он не двигается, за нами уже собираются другие бойцы и смотрят на все это. Я взял у него из рук автомат, магазин полон до отказа. «Ты даже ни разу не выстрелил!» – кричу я ему. Господи, какой пример этот человек подает другим? Я «нейтрализовал» его из его же ружья и нескольких сандинистов «нейтрализовал», а потом мы сорвали сандинистский флаг и сожгли его. В общем, если и бывает что «нейтральное», то только оружие – ему все равно, кого убивать.
– Сколько лет было человеку, которого вы застрелили?
– Он был достаточно взрослым, чтобы умереть за свободу.
– За чью свободу? – переспросил Дик Николе. – Дочка сказала мне, что мы вот уже семьдесят пять лет занимаем не ту сторону в никарагуанской войне.
– Двадцать первого июня тысяча девятьсот семьдесят девятого года солдат Национальной гвардии в Манагуа застрелил репортера Эй-би-си, – размеренно заговорил Дагоберто. – Весь мир, черт бы его подрал, увидел эти кадры. Такого не должно было произойти, но это случилось, и с тех пор многие нас недолюбливают. Девятого июля сандинисты захватили Леон, шестнадцатого – Эстели и уничтожили гарнизон в Хинотеге. Мне тыкали в лицо винтовкой «М-16», а я не закрывал глаза. Сомоса улетел в Майами вместе со своими родными и своими министрами, он увез с собой тела своего отца и брата. Нас он оставил умирать.
Никарагуанец выразительно посмотрел на своего друга из Майами.
– И родных Криспина он тоже бросил на смерть, отозвав гвардейцев с их кофейной плантации. Анастасио Сомоса, Верховный Правитель и Главнокомандующий, Вдохновенный и Славный Вождь, Спаситель Государства и так далее, и тому подобное. Подлый сын шлюхи, бросивший нас умирать!
Дик Николе молча наблюдал за ним.
Ничего себе, как полковник завелся от пары глотков шиваса! Вот он снова подносит рюмку ко рту, лихо осушает ее, запрокинув голову, и, ставя на стол пустую рюмку, нечаянно переворачивает пару пустых бокалов из-под вина. Криспин оставался бесстрастным, словно оцепенел, но теперь Дик Николе смотрел на него по-другому: этот малый родился в семье кофейных магнатов, с самого рождения получал все, что хотел. Не иначе как он ухитрился утащить с собой часть деньжат, вложил их где-нибудь в Майами. Любопытно, почему у него такое неподвижное лицо, как у покойника?
Ему стало еще интереснее, когда полковник заявил:
– Я вернулся в Никарагуа, чтобы сражаться. Но я хочу сказать вам кое-что, Дик, и вы меня поймете, вы же сами говорили: бизнес есть бизнес.
– Когда это я говорил?
– Не важно, если и не говорили, вы так думаете. Вот и для меня так: я делаю все это не во имя нации и не в память о давно покойном Сомосе. Я делаю это из экономических соображений. Мне нужно то же, что и вам, Дик. Что хорошо для вас, хорошо и для меня.
Уолли Скейлс последовал за полковником Дагоберто в туалет, понаблюдал, как полковник стоит, раскачиваясь, перед писсуаром, как упирается рукой в стену, чтобы удержаться на ногах. Стоя к нему вплотную, Скейлс поинтересовался:
– Вы не заметили, что кто-то дышит вам в затылок? Эй, не лейте мимо!
– Что вам тут надо?
– Я пришел сообщить вам чрезвычайно важные сведения. – Уолли отступил к соседнему писсуару, уж очень ему не понравился остекленевший взгляд полковника. – Вы в порядке?
– Когда писаю, мне лучше. О-ох! – выдохнул полковник, передергивая плечами.
– Что вы узнали насчет своей подружки?
– Ну ее к черту. Проказа меня больше не волнует.
– И правильно. На вашем месте я бы больше боялся подцепить венерическую болезнь, общаясь со шлюхами из Французского квартала. Я бы также поинтересовался, от кого это так разит ирландским виски. Они там любят виски, в Ирландии, а еще «Гиннесс», темное пиво. Как только почуете этот запах в комнате, так и знайте: он снова побывал тут. Впрочем, и мы заходили в его номер – он остановился в той же гостинице. Нашли все инструменты взломщика, но оружия нет. Может, он его где-то припрятал, впрочем, сомневаюсь, он с трудом получил въездную визу и знает, что находится под наблюдением. Вы что, не
