вытираясь, прямо перед ним, даже не пытаясь прикрыться, пока они обсуждали Джека Райана и бумажники. Она надела блузку и шорты, и он снова повторил свою цену: пятьсот долларов. Девчонка ушла в дом и принесла оттуда восемьдесят долларов. Блузку при этом застегнуть она так и не удосужилась. Не надо было отдавать ей коробку, пусть раздобыла бы еще деньжат, но у нее было только восемьдесят, а он, одурманенный близостью наличных, взял их.
Не надо было продавать все бумажники сразу, а торговать ими по-одному: приходить раз в неделю и получать причитающиеся ему бабки, и чтобы она выносила их в чем мать родила.
Наверное, можно было затащить ее в дом или завалить прямо там, на траве. Она явно на это напрашивалась. Это был бы класс — поиметь девчонку самого мистера Ритчи, но именно поэтому он ее и не тронул. Во-первых, он просто не мог поверить своим глазам — любовница самого хозяина стоит перед ним совершенно голая, — а во-вторых, понимал, что, если дотронется до нее, с ним что-то произойдет. Что именно, он не знал. Что-то ужасное.
Ну ладно, вчера он не все по уму сделал, но после драки кулаками не машут. У него, кстати, есть еще один козырь, и если он сумеет выложить его в нужный момент, то сможет получить с этой наглой девчонки деньги. Он ведь вполне может позвонить в полицию и рассказать все о Райане и о его воскресном воровстве.
Итак, нужно явиться к ней ночью, когда она будет одна, без Райана, и растолковать этой стерве, во сколько ей обойдется его молчание: пятьсот долларов, или он звонит в полицию. И уж на этот раз стоять на своем и не размениваться на мелочи. Восемьдесят баксов! Ишь чего придумала!
Он начал придумывать, как именно он ей об этом скажет. Например: «Если у тебя самой нет бабок, пусть твой дружок постарается. Что-что, а воровать он умеет. Мне, в общем-то, все равно, где ты их раздобудешь».
И самое главное — не забыть повторить: «Пятьсот, и ни долларом меньше. Если не согласна — я звоню в полицию».
Фрэнк Писарро лежал на своем тюфяке в пропахшем плесенью сарае с застеленным газетами полом и жестяной крышей, курил сигарету, и вдруг его осенило: «Погоди-ка, старина. На кой черт тебе связываться с полицией? Полиция тут не нужна. Есть кое-что получше полиции».
А скажет он ей так: «Если не заплатишь пятьсот баксов, я напишу кое-кому письмо. Коротенькое такое письмецо мистеру Ритчи».
13
В первый момент, очнувшись и открыв глаза, Райан никак не мог сообразить, где он находится. Все тело по-прежнему ныло, но уже не так сильно. Слегка пошевелившись, вытянув ноги и подвигав руками, он ощутил прохладные металлические трубки шезлонга. Вроде бы даже почувствовал какое-то удовольствие от того, что тело болит: словно сделал наконец тяжелую и неприятную работу. Он был рад, что подрался с Бобом-младшим, и рад, что все теперь позади. И рад, что Боб-младший их там увидел.
Возможно, он и впрямь не решился бы на кражу, и все разговоры с Нэнси так и остались бы пустыми разговорами. Наверное, не застукай их там Боб-младший, он и сам бы придумал какой-нибудь предлог, чтобы отказаться от дела. А может, стал бы тянуть время и сбежал бы в самый последний момент. Кто знает. Гадать, как оно могло бы быть, — занятие неблагодарное.
Скорее всего, он просто устал. Хотя нет, дело не в этом. То есть он, конечно, устал, и все тело болит после драки, но к его отказу это не имеет никакого отношения. Причина явно в другом.
Он чувствовал себя так, будто у него гора с плеч свалилась. Он мог просто так взять и сказать себе: «Вот видишь, тебе не нужно лезть в этот дом. Не нужно воровать деньги и думать, как бы с ними не попасться. Ты не будешь замешан в преступлении и можешь спать спокойно и не дрожать от страха, что девчонка кому-нибудь проболтается. Не нужно ждать неприятностей. Можно вообще об этом не думать».
Ему хотелось курить. В кармане рубашки ничего не было. Возможно, сигареты лежат рядом, на пластмассовом столе рядом с шезлонгом, но было слишком темно, чтобы разглядеть, так ли это. Повернувшись, чтобы взглянуть на стол, он немного огляделся. В комнате, выходившей на внутренний дворик, было темно, лишь узкая полоска света пробивалась откуда-то из глубины дома. Лестница, ведущая на второй этаж, тоже была погружена в темноту. Нэнси нигде не было видно, и он подумал, что она, наверное, легла спать. Сколько сейчас времени, он не знал. Наверное, больше десяти. Значит, он проспал часа три. Райан подумал было окунуться, чтобы освежить уставшее тело, но рассудил, что дело того не стоит. Самое трудное еще впереди — завтра. С утра, когда он проснется, у него будет болеть все, даже то, что сегодня не болело, и с этим ничего не поделаешь. Интересно, подумал он, на кой черт она выключила свет.
Нэнси услышала шаги Райана на крыльце, ведущем из внутреннего дворика. Сидя в большом кресле в темноте, она увидела его силуэт на веранде; увидела, как он распахнул стеклянную дверь и вошел; увидела, как он остановился, осмотрелся и почему-то направился к ближайшей двери — в курительную комнату. Когда он оказался возле кресла, в котором Нэнси, свернувшись калачиком, могла бы спрятаться и при свете, она окликнула его:
— Привет.
Райан ответил не сразу. Ее голос прозвучал для него неожиданно, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, откуда именно она говорит, и придумать, что сказать в ответ.
— А я-то думал, что сам застигну тебя врасплох, — сказал Райан.
— Я в курительной не сплю, — сказала Нэнси.
Райан наклонился над креслом и включил настенную лампу.
— А где ты спишь?
— Наверху.
— Покажешь мне?
— Потом, — ответила Нэнси. — Я принесла все, что нужно.
— Что, например?
— Все, что можно достать из бара. — Нэнси пристально рассматривала его, слегка наклонив голову и подняв глаза. — Пиво в морозилке, — добавила она.
— Я, в общем-то, ничего не хочу.
— Зато я хочу.
— Вот уж не думал, что ты пьешь пиво.
— Иногда — почему бы и нет? Не принесешь мне?
Она видела, как он пошел в кухню, уголком глаза заметила, что он нашарил выключатель и зажег свет. Слышала, как открылась дверца холодильника, а через мгновение захлопнулась.
Из кухни донеслось:
— Здесь нет никакого пива.
Нэнси смотрела на стеклянную дверь, выходившую на террасу. Она была распахнута, и в проеме открывался черный прямоугольник ночи, а в стекле виднелось смутное отражение комнаты. Она видела там себя, сидящую в кресле.
— Посмотри в буфете рядом с морозилкой. На нижней полке.
— Ты, часом, не англичанка? Надо же такое придумать — пиво теплое пить.
— Сунь пару бутылок в морозилку. Пять минут — и холодное.
— Может, выпьем чего-нибудь другого?
— Не хочу я ничего другого. Я хочу пива.
Райан выглянул из кухни и сказал:
— Если уж ты чего-то захочешь, то от своего не отступишься.
Нэнси замерла в ожидании. Вот скрипнула дверь буфета. Вот донесся какой-то еле слышный шорох — наверное, он достал коробку. Потом все стихло. Чтобы отвлечься, Нэнси начала считать про себя: тысяча
