– Мы с ним партнеры, дружище, и все это знают. Все вопросы мы решаем сообща.
– Тогда почему же Ник говорит, что ты его черный лакей?
– Когда это он говорит?
– Да сплошь и рядом. Когда ему вздумается.
– А что, если я тебя назову жирным хреном собачьим?
Он увидел, как Лаз, выпрямившись, вздернул поломанные очки на свой поломанный нос.
– Я сказал: «если».
Лаз выпустил пар.
– Не посмеешь. Что за тупица!
– Ну а если посмел бы, что бы ты сделал?
– Вмазал бы тебе прямо в пасть бейсбольной битой, той, что в машине держу. А чего другого ждать тому, кто выговорит такое?
– Ну а ты назвал меня ниггером!
– И что из того?
– По-твоему, это ничего?
– Ты ж это проглотил, стало быть, ничего.
Осторожно подняв руку, так, чтобы Лаз не истолковал неверно его движение, Раджи взял сандвич с солониной и, открыв пошире рот, куснул. Жевание сандвича давало ему время подумать. Лаз тем временем опять принялся за свой салат, да так, что Раджи даже зажмурился. И зачем только он подсказал ему идею заказать салат! Прожевав наконец свой сандвич, Раджи вытер рот бумажной салфеткой и сказал:
– Давай теперь уладим дело, хорошо? Ты хочешь пять кусков. – Было трудно глядеть на собеседника, на жирную капусту в углах его рта. – Сговоримся на половине, а?
– Ровно пять, и ни куском меньше, – сказал Лаз. – А иначе пускай Ник самолично устраняет парня.
– Я все пытаюсь втолковать тебе, что заказчик тут я, и нужно это мне.
– А мне нужно пять кусков, и немедленно. И пошевеливайся, пока я не пошевелился.
Опять задирает его, надо же…
– Как ты насчет того, чтобы встретиться со мной сегодня вечером попозже?
Ему пришлось подождать, пока Джо Лаз не вычистил тарелку кусочком хлеба и не отправил кусочек себе в рот.
– Голливудский спортивный клуб, сегодня в одиннадцать.
– Не понял. Опять здесь встретимся?
– Вынь бананы из ушей. Голливудский спортивный клуб на Сансет-бульвар. Я буду стоять перед ним ровно в одиннадцать.
– Никогда не слышал о таком заведении, – сказал Раджи.
Джо взял в руки салфетку и со словами:
– Иначе говоря, есть что-то, чего ты не знаешь, – высморкался в салфетку и бросил ее в тарелку. – Первый чернокожий, который признается в этом.
Чили от Линды позвонил Элейн Левин. Единственное, что его интересовало, это прослушала ли она запись и назначит ли на днях встречу в студии. Но у Элейн были к нему свои вопросы, и она все задавала и задавала их, и ему пришлось отвечать на те из них, на которые он мог ответить, начиная с русского, убитого у него в гостиной. Почему русский? Да потому, что русская мафия занялась вымогательством и есть основания полагать, что они взяли в оборот Томми Афена, а Томми отказался отстегнуть им. Копы разрабатывают эту версию. Чили сказал, что заимел теперь дружка – полицейского детектива («как это ни парадоксально, можешь себе представить, а?») – некоего Даррила Холмса, и этот Даррил держит его в курсе того, как идет расследование. Они еще не знают, кто кокнул русского – другой ли русский гангстер или, как выразился Чили, кто-нибудь из наших.
После чего ему пришлось пояснить, что он имеет в виду:
– На рекорд-студиях, Элейн, есть люди, воображающие себя очень крутыми или знакомыми с теми, кто крут. В общем, я расскажу тебе об этом при встрече.
– Ты что, скрываешься?
– Можно считать, да.
– Дома ты оставаться не можешь. Так где же ты прячешься?
– Я у Линды. Но к ней едет ее ансамбль, они на время остановятся у нее.
– Так переберись в отель.
– Возможно, я это и сделаю.
– В Нью-Йорке.
– Элейн, ты слушала запись?
– Да, и относительно ее стиля ты прав. Она девочка крепкая и знает, чего хочет. Ты провел с ней
