— Прошлой ночью я подумал— это подростки, обкурились травкой. А утром видел в газете, в Бейруте опять взорвали машину — на этот раз начинили взрывчаткой «мерседес», причем белый. Неужели не могли выбрать «форд» или «шевроле»? — Морис оглянулся на Ла Браву и спросил растерянно: — Ты никого не видел?
— Было темно.
— Это Ричард Ноблес, — твердила Джин. — Мне достаточно было взглянуть на записку: это его манера выражаться.
— Проволока для сена, — кивнул Ла Брава. — Его дядюшка Мини Комбс — я говорил с ним вчера — тоже упоминал проволоку. Рассказывал, как папаша Ричарда складывал ее вшестеро и лупил его, когда тот был мальчишкой, чтобы дурь из него выбить.
— Не помогло, — вздохнула Джин.
— Когда я увидел записку, это слово сразу бросилось мне в глаза, — продолжал Ла Брава. — Он не знает, как оно пишется.
Перегнувшись через спинку стула, он взглянул на машинописный листок. Ла Брава умел ждать, он прочел несколько тысяч угрожающих посланий, сидя за столом в Отделе превентивных расследований, Вашингтон, округ Колумбия. Послание было напечатано через один интервал на разлинованной странице из большого блокнота, вертикальная красная черта делила страницу пополам, край растрепался, когда страницу отрывали от спирали блокнота. Шрифт — стандартный для портативных машинок. Кое-какие характерные приемы, в словах «проволка», «посмотри» большие буквы набиты поверх маленьких. Только одно слово написано неправильно — «проволока». Печать четкая, нет замазанных, стертых букв, каких-либо особых примет; тот, кто печатал, работал неумело, нажимал то сильнее, то слабее, одни буквы почти черные, другие едва видны. Эксперты по идентификации сфотографируют эту записку, сделают увеличенные копии, а потом, чтобы найти скрытые отпечатки, пропитают оригинал раствором йода, от которого бумага станет твердой и бледно-лиловой.
Ла Брава представил себе Ноблеса, склонившегося над портативной машинкой и медленно, с трудом, двумя пальцами набирающего букву за буквой. Послание выглядело так:
Твоя жизнь стоит $ 600 000.
У тебя есть три дня, чтобы собрать деньги старыми купюрами не мельче, чем по двадцать, и не крупнее, чем по сотне долларов, и не говори, будто тебе негде их взять. У тебя бабла куда больше. Добудь 4000 сотенных, 3000 пятидесяток и 2500 двадцаток. Положи деньги в двойной тридцатигаллонный мешок для мусора, а его запихни в другой мешок для мусора такого же размера и стяни проволкой. Проводка для упаковки сена будет в самый раз. Тебе сообщат, куда отнести деньги. Если не сделаешь, как сказано,
Торрес явился в сопровождении эксперта-дактилоскописта, оба в рубашках без галстуков. Пиджак Торрес держал при себе под мышкой. Эксперт, юный и почтительный, вытащил из черной спортивной сумки два револьвера в кобуре, и оба копа прицепили орудие к поясу у правого бедра, прежде чем приблизиться к записке, лежащей на обеденном столе. Они подбирались к ней медленно, можно сказать, вкрадчиво.
Ла Брава, стоя в нескольких шагах от стола, следил, как полицейские, не притрагиваясь к записке, читали ее. Джин и Морис наблюдали за ними из-за двери, оставаясь в гостиной. Торрес, белый латиноамериканец сорока трех лет с жесткими чертами решительного, красивого в своей решительности лица, сегодня выглядел старше обычного. При свете свисавшей с потолка гостиной люстры его неподвижное лицо казалось деревянной маской, оно застыло, словно он заглянул в открытый фоб. Из бокового кармана брюк он извлек записную книжку и слово в слово скопировал послание. Потом негромко отдал приказ эксперту, и тот обратным концом карандаша столкнул и записку, и конверт в раскрытую папку. Затем дактилоскопист взял свой черный кожаный портфель, и Торрес предупредил Джин:
— Мисс Шоу, нам придется, если вы не против, взять у вас отпечатки пальцев. Разумеется, если вы притрагивались к записке…
— Джо предусмотрел это, — откликнулась Джин.
Торрес оглянулся на терпеливо ожидавшего Ла Браву:
— Я рад, что вы были рядом.
Ла Брава тоже был рад, и не только этому: он был доволен, что все предусмотрел и заранее сделал снимки Ноблеса и того мокроспинника. Он был доволен, что дело находится в руках Торреса, но он хорошо знал, что последует дальше, и ожидание напрягало его.
Однако не было никакой возможности ускорить процесс. Невозможно было вытащить Ноблеса из номера гостиницы и запихать его в полицейскую машину. Пока что Ла Браву беспокоил только Ричард Ноблес. Он был уверен: как только они заполучат Ричарда, мокроспинник из Мариэля также окажется в их руках.
Дактилоскопист удалился. Они подождали, пока Джин отмыла руки, потом снова ждали, пока она варила кофе на кухне у Мориса. Ла Брава знал, что ему придется держать рот на замке, пока будут обсуждать давно известные ему вещи.
А потом Джин почти час рассказывала Баку Торресу о Ричарде Ноблесе, Торрес выдерживал долгие паузы, прежде чем задать очередной вопрос, он говорил очень мягко, негромко, не перебивая, почти ничего не записывал. Джин держала наготове фотографии Ноблеса, те самые, которые отдал ей Ла Брава. Торрес внимательно рассмотрел фотографии и обернулся к Ла Браве:
— Это тот самый парень?
— Он живет на Коллинс, в отеле «Парамаунт», — сообщил Ла Брава. — Вернее, жил.
Торрес пошел позвонить, Ла Брава тем временем спустился в темную комнату и вернулся с черно- белыми снимками Кундо размером восемь на десять: кубинец стоял на тротуаре у пляжа, одна рука взметнулась к лицу, почти касаясь подбородка, глаза живые, немного испуганные— он смотрел прямо в камеру, которую направил на него фотограф, сидевший в кресле-каталке и укрывший свое лицо под старой соломенной шляпой.
— Он живет на Коллинс в «Ла Плайа», — сказал Ла Брава. — Вернее, жил. Вчера я чуть было не сфотографировал его, когда он бил стекла, но я не стану давать об этом показания в суде. Мы же хотим взять его не за разбитые стекла, верно? Я передам вам снимки обоих парней и негативы.
Бак Торрес снова позвонил по телефону, вернулся и принялся расспрашивать Джин о кубинце.
Она сразу отрицательно покачала головой. Потом долго рассматривала фотографии, но в итоге снова покачала головой. Наконец, Торрес задал вопрос, которого давно ожидал Ла Брава:
— Почему именно шестьсот тысяч?
Джин промедлила с ответом.
— Какая разница? — возмутился Морис. — Просто симпатичная круглая цифра со множеством нулей.
— То же самое можно сказать и о пятистах тысячах, — возразил Торрес, — и о миллионе.
— Я уже думала об этом, — призналась Джин. — Мне только одно приходит на ум: примерно столько стоит моя квартира. — Она запнулась, оглянулась на Мориса, словно ожидая от него поддержки, затем в упор посмотрела на Торреса и сказала: — Мне неприятно говорить об этом, но как-то раз я упомянула, что пай за мою квартиру полностью выплачен. Ричард очень… очень домашний, понимаете…
«Неужели?» — про себя подивился Ла Брава.
— Этакое провинциальное обаяние.
Он хорошо помнил, как Джин произнесла эти же самые слова, в этой же самой комнате, когда впервые зашла речь о Ричарде Ноблесе.
— Сразу создается впечатление, что ему можно доверять, — продолжала Джин. — Кажется, я говорила ему, что вся моя собственность сводится к этой квартире, я хотела подчеркнуть, дескать, внешность обманчива и часто в здешних краях за признак богатства принимают лишь видимость, голливудские декорации. Да, теперь я припоминаю, как это вышло. Я случайно наткнулась на него в тот день на парковке, он сказал, что супруги, живущие в нашем доме, выставили свою квартиру на продажу и запросили четыреста пятьдесят тысяч, а я ответила, что цена варьируется от четырехсот до шестисот тысяч в
