– Что они делают? – спросил Миштиго. Я впервые видел его искренне удивленным.
– Как что? Разбирают великую пирамиду Хеопса, – ответил я.
Вопрос, который вертелся у всех на языке, через некоторое время задала Рыжая:
– Зачем?
– Как вам сказать, – начал я, – в округе ощущается некоторый дефицит строительных материалов, ведь в Старом Каире все радиоактивно, – и они добывают материалы, растаскивая по частям этот образчик стереометрии.
– Но они оскверняют памятник минувшей славы человеческого рода, – воскликнула она.
– Нет ничего дешевле минувшей славы, – заметил я. Нас заботит настоящее, и именно в настоящем им нужны материалы.
– И давно это началось? – спросил Миштиго.
– Мы начали демонтаж три дня назад, – ответил Рамзес.
– Что дает вам право это делать?
– Демонтаж санкционирован Департаментом Искусств, Памятников и Архивов Управления Земли, Шрин.
Миштиго повернулся ко мне, его янтарные глаза странно блестели.
– Вы! – сказал он.
– Я глава этого департамента, это верно.
– Почему никто больше не слышал об этой вашей затее?
– Потому что теперь сюда приезжают очень немногие, – объяснил я. – Это еще один хороший повод разобрать пирамиду. В наши дни на нее не слишком часто смотрят. У меня есть право санкционировать такие акции.
– Но я добирался сюда из другого мира, чтобы ее увидеть.
– Тогда смотрите поскорее, – сказал я ему. – Она тает быстро.
Он повернулся и посмотрел.
– Очевидно, вы совершенно не представляете себе ее истинного значения. Или, если представляете…
– Напротив, я точно знаю, чего она стоит.
– …И эти несчастные, – он возвысил голос, обозревая сцену, – которые работают там, внизу, под жгучими лучами вашего ужасного солнца – они трудятся в крайне примитивных условиях! Вы что, даже не слыхали о существовании подъемно-транспортных механизмов? Конечно, слышал. Это дорого.
Все эти люди сами вызвались здесь работать за символическую плату – и «Экторз Эквити» не позволил нам применять плетки, несмотря на то, что люди сами это предлагали. Все, что мы можем, – это щелкать плетками в воздухе около работающих.
– Что это за «Экторз Эквити»?
– Профсоюз актеров. Хотите увидеть технику? – Я сделал жест рукой. – Посмотрите вон туда, на горку.
Он посмотрел.
– Что там происходит?
– Мы ведем запись на видеопленку.
– Чего ради?
– Когда работа закончится, мы собираемся отредактировать запись, сократив ее до приемлемой длины, и воспроизвести ее в обратном направлении. Назовем, наверное, так: «Строительство Великой пирамиды».
Сгодится, чтобы посмеяться – и чтобы подзаработать. Ваши историки все время теряются в догадках относительно того, как мы ее построили. Может быть, наша лента их порадует. Я решил, что лучше всего здесь подойдет вариант ГСПН.
– ГСПН?
– Грубая сила и полное неведение. Вы только посмотрите, как они переигрывают: ходят следом за камерой, ложатся и сразу встают, когда она поворачивается в их сторону. В окончательном варианте они будут кишеть на всей площадке как муравьи. Но ведь это первый земной фильм за долгие годы.
Они по-настоящему взволнованы.
Дос Сантос разглядывал оскаленные зубы Рыжей и напряженные мускулы у нее под глазами. Затем он взглянул на пирамиду.
– Вы сумасшедший! – заявил он.
– Нет, – ответил я. – Отсутствие памятника само может быть в некотором роде памятником.
– Памятником Конраду Номикосу?
– Нет, – сказала Рыжая. Деструктивное искусство существует так же безусловно, как и креативное. Думаю, что он затеял нечто подобное. Он играет в Калигулу. Может быть, я даже понимаю почему.
– Благодарю вас.
– Не радуйтесь. Я сказала «может быть» – художник делает это с любовью.
– Любовь – это ненависть с отрицательным знаком.
– «Я умираю, Египет, умираю», – сказала Эллен.
Миштиго рассмеялся.
– А вы, Номикос, покруче, чем я думал, – заметил он. – Но вы не незаменимы.
– Попробуйте-ка уволить служащего – особенно меня.
– Это может оказаться проще, чем вы думаете.
– Увидим.
– Возможно.
Мы снова повернулись в сторону оставшихся 90 процентов пирамиды Хеопса/Хуфу. Миштиго опять стал диктовать заметки.
– Лучше, если сейчас вы будете смотреть отсюда, – сказал я. – Наше присутствие в кадре приведет к пустой трате ценного метража. Ведь мы – анахронизмы. Спуститься вниз мы сможем во время перерыва.
– Согласен, – ответил Миштиго, – и я уверен, что встретив анахронизм, я его распознаю. Но я уже увидел здесь все, что хотел. Давайте вернемся в гостиницу. Я собираюсь побеседовать с местными жителями.
Чуть позже он задумчиво сказал:
– Пожалуй, я посмотрю Сахару с опережением графика. Вы еще не начали разбирать все памятники Луксора, Карнака и Долины Царей?
– Пока нет.
– Хорошо. Тогда сначала посетим их.
– Тогда давайте не будем здесь стоять, – сказала Эллен. – Отвратительная жара.
Мы повернули назад.
– Вы действительно думаете так, как говорите? – спросила Диана на обратном пути.
– В моей собственной манере.
– И как же вы думаете о таких вещах?
– По-гречески, разумеется. А потом перевожу на английский. В этом я действительно силен.
– Что вы за существо?
– Озимандия. Взгляните на мои труды, вы, могущественные, и отчайтесь.
– Я не могущественна.
– Сомневаюсь… – сказал я, и когда мы пошли дальше, на той части ее лица, которую я мог видеть, было довольно забавное выражение.
– Хотите, расскажу вам про боадила, – предложил я.
Глава 5
