– Я раз видел одного с размахом крыльев тридцать два фута.
– Мой двоюродный дед как-то рассказал мне историю, слышанную им в Афинах, – продолжала она, – про человека, который убил одного такого без всякого оружия. Тот напал на него с крыши дока, на которой он стоял – дело было в Пирее – а человек голыми руками сломал ему шею. Они упали в бухту с высоты сотни футов. Человек выжил.
– Это было очень давно, – припомнил я, – еще до того, как Управление начало кампанию по истреблению этих тварей. Тогда их было гораздо больше, и они были наглее. Теперь-то они сторонятся городов.
– Насколько я помню, того человека звали Константин. Это не мог быть ты?
– Его фамилия была Карагиозис.
– Ты Карагиозис?
– Если тебе так хочется. А что?
– Дело в том, что именно он основал ретурнистскую[1] Сеть в Афинах, а у тебя очень сильные руки.
– Ты ретурнистка?
– Да. А ты?
– Я работаю в Управлении, и у меня нет политических целей.
– Карагиозис взрывал курорты.
– Да.
– Ты сожалеешь, что он их взрывал?
– Нет.
– Я ведь на самом деле очень мало о тебе знаю, правда?
– Ты узнаешь обо мне все, что захочешь. Только спрашивай. На самом деле я совсем прост. Мое воздушное такси на подходе.
– Я ничего не слышу.
– Сейчас услышишь.
Через мгновение воздушное такси скользнуло с неба на Кос и опустилось на сигнальную разметку, устроенную мной в дальнем конце дворика. Я встал и поднял на ноги Кассандру. Такси продолжало тихо гудеть – рэдсон-скиммер, двадцатифутовая скорлупка, местами прозрачная, местами блестящая, с плоским дном и закругленным носом.
– Хочешь что-нибудь взять с собой? – спросила она.
– Ты знаешь, что – но я не могу.
Скиммер остановился, часть борта отодвинулась, и пилот в защитных очках повернулся к нам.
– У меня такое чувство, – сказала она, – что тебя ждет какая-то опасность.
– Сомневаюсь, Кассандра.
Боже, утраченное Адамом ребро не вернешь на место.
– До свидания, Кассандра.
– До свидания, мой калликанзарос.
И я забрался в скиммер и взлетел в небо, шепча молитву Афродите.
Внизу подо мной махала рукой Кассандра. Позади меня солнце все плотнее сплетало свою световую сеть. Мы мчались на запад, и здесь мог бы быть плавный переход, но перехода никакого не было. От Коса до Порт-о-Пренса четыре часа лета: серая вода, бледные звезды и я, безумно глядящий на цветные огоньки на пульте…
Глава 2
Зал кишел народом, пылала огромная тропическая луна, и я мог видеть одновременно то и другое, потому что мне наконец удалось увлечь Эллен Эммет на балкон, а двери были приоткрыты.
– Снова восстал из мертвых, – приветствовала она меня, слегка улыбаясь. – Пропал почти на год и не прислал даже дежурной открытки «Будь здорова!» с Цейлона.
– А ты что, болела?
– Могла и болеть.
Она была миниатюрной и, как все ненавистники дневного света, кремовой где-то внутри под краской. Она мне напоминала сложную механическую куклу со сломанным механизмом – холодная грация и склонность пнуть человека пониже колена, когда он меньше всего этого ожидает. Еще у нее была неимоверная грива рыже-каштановых волос, заплетенная в прическу типа гордиева узла – я тщетно пытался мысленно развязать его; глаза у нее имели цвет, угодный ее душе в данный конкретный день, но где-то глубоко внутри они всегда были голубыми. Надетое на ней нечто было буро-зеленым; этого нечто было достаточно, чтобы обернуться вокруг нее несколько раз и сделать из нее бесформенную худышку, либо она вновь была беременна, в чем я сомневался.
– Хорошо, – сказал я, – если ты этого хочешь. – Но я не был на Цейлоне. Я все время провел в Средиземноморье.
Вновь раздались аплодисменты. Актеры только что закончили исполнять «Маску Деметры», которую Грабер написал пентаметрами в честь нашего веганского гостя; пьеса длилась два часа и была прескверная. Фил был человек достаточно образованный, лысеющий, и вид у него был вполне подходящий для лауреатства, но, видит бог, у нас было очень плохо с кандидатурами, когда мы остановили свой выбор на нем. Будучи подвержен приступам подражания Рабиндранату Тагору и Крису Ишервуду, он писал ужасно длинные метафизические эпические произведения, много рассуждал о Просвещении и ежедневно занимался на пляже дыхательными упражнениями. В остальном он был весьма достойным человеческим существом.
Аплодисменты затихли, и я услышал стеклянный перезвон фелинстры и возобновляющиеся разговоры.
Эллен прислонилась спиной к балконному ограждению.
– Я слышала, ты вроде бы женился за это время?
– Верно, – подтвердил я, – а также несколько умотался. Зачем они меня вызвали?
– Спроси у своего босса.
– Уже спросил. Он сказал, что мне предстоит быть гидом. Вот только хотелось бы узнать, зачем. Действительную причину. Я думал об этом все время и только сильнее запутался.
– А откуда ж я могу знать?
– Ты все знаешь.
– Дорогой мой, ты меня переоцениваешь. На кого она похожа?
Я пожал плечами.
– Может быть, на русалку. А что?
Теперь она пожала плечами.
– Просто любопытно. А как ты говоришь другим, на кого я похожа?
– Я никому не говорю, что ты на что-нибудь похожа.
– Я чувствую себя уязвленной. Я должна быть на что-то похожа, не уникальна же я.
– Как раз уникальна.
– Тогда почему ты не забрал меня с собой в прошлом году?
– Потому что ты существо общественное и тебе нужно, чтобы вокруг был город. Ты можешь быть счастлива только здесь, в Порте.
– Но я не счастлива здесь, в Порте.
– Ты здесь, в Порте, менее несчастна, чем где бы то ни было на этой планете.
– Мы могли попробовать, – сказала она и повернулась ко мне спиной, глядя на огни гавани внизу под нами.
– Ты знаешь, – добавила она через некоторое время, – ты так чертовски уродлив, что это притягивает. Вот в чем дело.
