Здесь они все узнали и встретились с другими, а Первый человек сразился со многими, разгромил их и взял их песни, дающие силу.
Но там царили страдания, несчастья — все это обнаружил койот, когда бродил по миру из края в край; он просил Первого человека уйти.
Первый человек сотворил белый дым, дунул на восток, потом проглотил его и снова дунул во все направления. Так распространились по свету грехи и вернулись к людям, откуда и пришли. Потом он положил разные молнии к востоку, а также радугу и солнечный свет, но ничего не произошло. Переместил их на юг, запад и север. Мир содрогнулся, но не родилось силы, чтобы поднять их вверх. Тогда он сделал жезл из черного янтаря, бирюзы, абалона и белой раковины. На его конец он водрузил красно-белый камень. Потом поднялся и перенес их наверх, в другой мир.
Здесь они встретились со змеями, Соляным мужчиной и Соляной женщиной, Огненным богом. Здесь же был паукообразный муравей. Свет и мрак поднялись вверх из четырехцветных башен, как и в других мирах.
Потом Первый человек выпустил желтую и красную стрелы на восток — они остановили распространение белого света.
И люди испугались. Соляной мужчина посоветовал обследовать восток, но стрелы отступили, когда они двинулись вперед. А потом люди услышали голос, зовущий их на юг. Здесь они нашли старика Донцо, прозванного Посланцем мух, который сказал, что сделал Первый человек:
желтая стрела возвещает о появлении людей, другая — растительности и пыльцы, а красная принесет болезни.
Потом пришли совы, сумчатая лиса, волк, дикий кот, с ними гремучая змея, которая принесла в дар Первому человеку раковину, которую носила на голове, в будущем обещая познакомить с белой раковиной, бирюзой, абалоном и черным янтарем.
Первый человек верил в их волшебную силу и передвинул стрелы на небе.
Потом люди узнали, что Первый человек был злым. Койот шпионил за ними и доложил ему, что люди знают, как он остановил свет на востоке, чтобы завладеть сокровищами.
Когда позднее они сказали ему об этом, Первый человек ответил:
— Да, все равно, внуки мои. Я пользовался своим злом для вашей же пользы. Оно принесет выгоду всем нам. И я сам знаю, когда отказаться от зла.
И он продолжал доказывать необходимость строительства первого медицинского хогана, где он поделился своими знаниями о добре и зле.
Он вспомнил вечеринку, на которую попал в ночь перед тем, как нашел койота.
Наряженный в роскошный костюм из блестящей синтетической кожи с квадратами и ребристыми черными складками, он легко проник в особняк в Арлингтоне. Знаменитости прошлого и настоящего наполнили сверкающие комнаты с высокими потолками. Сам он определенно принадлежал Прошлому, но все-таки пришел повидать старых друзей, снова окунуться в ту, другую жизнь.
Среднего возраста дама с профессиональным обаянием приветствовала его, подошла, обняла и за полминуты бодрым голосом рассказала новости, пока за его спиной не появился новоприбывший; привычным жестом он пожал руку хозяйки и отвел ее в сторону.
Поблагодарив, вздохнув с облегчением, он отошел, взял бокал со сверкающего подноса, кивнул одним, обменялся несколькими словами с другими и прошел в маленькую комнату, которая напоминала ему о прежних посещениях.
Вздохнул, войдя. Ему нравились и дерево, и железо, и камень, и грубый пластик, и книги, и картины, окно с видом на реку, уютно горящий камин.
— Я знала, что ты найдешь меня, — сказала она, сидя в кресле возле камина.
Он улыбнулся:
— Я потому здесь, что только эта комната не слишком безвкусна по тем временам.
Он придвинул кресло к ней и сел, но она равнодушно смотрела на огонь. Ее голубоватое лицо оживляли голубые глаза под белыми волосами, ее невысокая угловатая фигура совсем не изменилась. В чем-то она стала старше, в чем-то нет. Время сыграло недобрую шутку с обеими.
Он подумал о столетних Фонтанелли и его жене. Гримоду почти столько же лет, как и ему. Но в некотором смысле между ними целая пропасть.
— Хочешь снова заняться подбором видов? — поинтересовалась она.
— Теперь у них есть все необходимые животные. Я ушел на отдых!
— Тебе нравится твое занятие?
— Так же, как любое другое.
Ее брови поднялись:
— Трудно сказать, что это врожденный фатализм, усталость или твоя очередная поза?
— Сам не знаю, — ответил он.
— Может, просто маешься от безделья?
— Это также исключено, как и дождь в эти дни. Я живу в своем собственном мире.
— В самом деле? Это не лучший выход, — сказала она.
— Не лучший? Добро и зло всегда перепутаны. Это поддерживает порядок.
— Больше ничего?
— Легко любить, что имеешь, и желать, чего нет.
Она потянулась и сжала его руку:
— Ты сумасшедший индеец. Ты остаешься, когда меня здесь нет?
— Не уверен, — проговорил он. — Я был привилегированным путешественником. Может, я мертв, но никто мне не говорит этого. Как ты сама, Маргарет?
Через какое-то время она сказала:
— Все еще живешь в возрасте робости, я полагаю. И идей.
Он взял стакан и сделал глоток.
— …ссохшийся, выдохшийся и ненужный, — заключила она.
Он поднял стакан, поднес к свету и посмотрел сквозь него.
— Неплохо, — заметил он. — Они получили вермут.
Она усмехнулась.
— Философия прежняя, не так ли? — спросила она.
— Я так не думаю.
— Что собираешься сейчас делать?
— Пойти и поговорить кое с кем, а еще я собираюсь выпить. Может, и немного потанцевать.
— Я не имею в виду сегодняшний вечер.
— Знаю. Ничего особенного. Полагаю, что это не важно.
— Человеку с таким характером следует чем-нибудь заняться.
— Чем?
— Как бы тебе сказать? Когда боги молчат, кто-то должен выбирать.
— Боги молчат, — проговорил он, взглянув в ее сверкающие античные глаза, — а мне нечего выбирать.
— Неправда.
Он снова отвернулся.
— Не обращай внимания, — сказал он, — как делала и раньше.
— Не буду.
— Извини.
Она сняла руку с его руки. Он кончил пить.
— Твой характер — твой рок, — наконец сказала она, — ты переменчивое существо.
— Я живу оперативно.
— Может даже слишком.
— Пусть так, леди. Этого нет в моем перечне страданий. Я много раз менялся, и я устал.
— Может, хватит?
— Звучит каверзно. Ты меняешься. Если мне предназначено это безрассудство, пусть будет так. Не
