общем, запасным ходом пользуются.
Гуров вернулся к машине, отогрелся. Интересно было бы еще выяснить, кто и на каком основании дал Волину квартиру в самом центре, в таком престижном доме. Подполковник знал, что на этот вопрос, столь конкретный, столь же конкретного ответа не существует. Кто-то позвонил в райисполком, попросил подыскать что-нибудь приличное и упомянул имя, которое гарантировало, что приличная квартира найдется быстро. Ни районный чиновник, ни звонивший почти наверняка Волина не знают, вопрос решался за высоким забором, перед обедом, а возможно, после чая, как мелочь, не заслуживающая внимания. Вот если бы простоявший всю жизнь в очереди еще живой ветеран попросил бы на несколько метров больше, чем положено, такой серьезной проблеме уделили бы внимание и время, проявили бы принципиальность.
К дому подкатил сверкающий «Вольво» с иностранными номерами, и Гуров понял, что это та самая машина, на которой предлагают работать Сергачеву. «На наших дорогах шесть цилиндров и стелющаяся посадка совершенно ни к чему», – злорадно подумал Гуров.
Вскоре из подъезда вышли Волин и Сергачев, человек, пригнавший машину, пересел на заднее сиденье. Денис занял место за рулем, Волин рядом. Мягко чмокнули дверцы, и заморское чудо бесшумно покатилось.
Гуров не двинулся с места. «Зачем Волин приближает к себе Сергачева? О наших отношениях Референт осведомлен, очень неудобно иметь шофером такого человека. Значит, я чего-то недопонимаю». Гуров выехал со двора и покатил на улицу Воровского, где жил Юрий Петрович Лебедев.
Глава 7
– А зачем мне доказывать? – удивился Гуров. – Я же не в суде, не на официальном следствии. Я имею дело с мафией, скажу, что вы предатель, и точка. А доказывать придется вам, Юрий Петрович. А может, и не придется. Вас убьют, не дав сказать ни слова.
Гуров сидел за круглым массивным столом в квартире Лебедева, поглаживая бордовую плюшевую скатерть, и смотрел на хозяина почти с сочувствием.
Лебедев за последние дни сильно сдал, постарел, волосы не отливали больше благородным серебром, стали тускло-серыми, щеки не лоснились от дорогого крема, и, хотя хозяин сегодня брился, лицо его было нечистым. А уж про глаза и говорить было нечего, они поблекли и даже слезились.
Гуров заявился без приглашения, преодолел вялое сопротивление хозяина и пропустил мимо ушей слова о незаконности вторжения, о вызове милиции… о прокуратуре.
– Вы говорите чушь, – Лебедев сглотнул, закашлялся, и Гуров подвинул ему чашку с остывшим чаем. – Вам не поверят…
– Кто конкретно мне не поверит? – мягко спросил Гуров. – Эфенди? Референт? Спортсмен? Или Сам… – Он сделал паузу и взглянул на потолок. – Кто не повеpит?
Услышав эти имена, Лебедев опустил руку в карман, вытащил валидол.
Гуров быстро выхватил из дрожащих пальцев лекарство, вытряхнул таблетку и подал ему.
– Это ни к чему! Это меня совершенно не устраивает! – Гуров сдернул с Лебедева галстук, ослабил ворот рубашки, распахнул форточку. – С таким здоровьем надо делать гимнастику под радио, а не заниматься бандитизмом, уважаемый. Закройте глаза и отдохните, в пленарном заседании объявляется перекур. И прошу вас, ни о чем не думайте. Поверьте профессионалу, ничего хорошего вы в своем положении не найдете, а дурные мысли могут вас доконать. Отдыхайте, думать буду я, такая у меня работа.
Гуров видел, что хозяин чувствует себя неважно, но ничего серьезного не было, он поднял вокруг него суету умышленно, демонстрируя свою заботу. Причиной нервного спазма у Лебедева послужил короткий рассказ Гурова, который он заготовил и изложил вслух сразу по приходе.
Группа подпольных финансистов решила временно переквалифицироваться или, как выражаются уголовники, сменила окраску и превратилась в бандитскую шайку. А каждое дело требует специальных навыков, самый ловкий бухгалтер не сможет взломать сейф. И потому они из хитрых и опытных превратились в обыкновенных фраеров. «И самым голубым фраером в вашей компании, – продолжал докладывать Гуров, – оказался Юрий Петрович Лебедев». Последний изобразил удивление, возмущение, даже указал вялым движением на дверь.
Гуров лишь рассмеялся и продолжал. Безумная идея завербовать его, Гурова, вызвала со стороны Лебедева протесты, на которые Верховный не обратил внимания.
Лебедева поражало, что Гуров говорил так, словно присутствовал в ресторане Шереметьева-2 и слышал их разговор.
– Нет, – Гуров улыбнулся, – я под столом не сидел, и разговор на пленку не записан. Генерал становился для вас опасным, и вы приняли решение одним выстрелом убить Потапова и Гурова. Вы об этой операции узнали задним числом и написали прокурору письмо. Из всех руководителей вы один боитесь меня и стремитесь устранить любым способом. И вы правильно боитесь, у вас здоровые инстинкты, но ваш патрон имеет на меня виды…
Слово «патрон» Гуров произнес случайно, но по тому, как Лебедев вздрогнул, понял, что сказал нечто крайне важное. Он восстановил произнесенную фразу и пришел к выводу, что ключевым словом может быть только – Патрон. Значит, так зовут первое лицо Корпорации, случайное совпадение, но цена ему невелика, лишь психологический эффект. В картотеке МУРа этот человек состоять не может. Гуров продолжал говорить спокойно, делая вид, что ничего не произошло и выстрела не было.
– Так вот, Патрон имеет на меня виды, а вы за его спиной написали донос. А если подполковник Гуров заинтересует прокуратуру, то агенту Гурову грош цена, и все планы Патрона рушатся. Я этого человека знаю пока поверхностно, но вы знаете его хорошо и отлично понимаете…
– Я ничего не писал, и вы ничего не докажете! – крикнул Лебедев.
После этого и началась возня с валидолом. Лебедев, прикрыв глаза, посасывал таблетку. Чувствовал он себя неважно, но никакой боли не ощущал, радовался, что получил передышку, и хотел продлить ее по возможности.
«Нет, все-таки я мудрее их всех, вместе взятых, – рассуждал Лебедев, наблюдая за Гуровым из-под опущенных век. – Ну зачем нужно воевать с этим сыщиком? У него своя профессия, у меня своя. Я не честолюбив, согласен уступить ему дорогу, признать его превосходство, только бы он от меня отвязался, перестал преследовать. У Патрона мания величия, ему подавай трон и гвардейцев с позументами. Откуда же сыщик знает Патрона? В принципе я не виноват, я предупреждал… И зачем я стукнул в прокуратуру? Как он догадался? Это правильная мысль, он не знает, а лишь догадывается, предполагает… Надо его переубедить… Что же ему дать? У меня, кроме денег, ничего нет. Дорогой подарок жене?»
– Так к какому же выводу вы пришли? – спросил Гуров.
– Я хочу лишь покоя, – неожиданно для себя Лебедев сказал правду. – Я устал, и мне все надоело.
– Понимаю.
– Нет, – перебил Лебедев. – Я не молод, но и не так стар, шестьдесят два, еще можно жить и жить. И если бы не вы…
– Да при чем же тут я? – искренне возмутился Гуров. – Если человек годами не моется, то не должен возмущаться, что от него дурно пахнет.
– А вы что, ассенизатор? Банщик? – Лебедев выпрямился в кресле. – Вы всерьез верите в возможность очистить общество от правонарушителей?
– От преступников, – поправил Гуров.
– Я не боюсь этого слова. Я преступил… Ваше общество, законы, прозябание, на которое вы обрекли людей, мне не нравятся.
Преступник говорил, Гуров практически не слушал, слова были знакомые, затертые, как всякие лозунги, например «Слава труду!».
Парадокс был в том, что сыщик решил задачу, которую не смог решить Лебедев. Каким образом с противником замириться и что конкретно за этот мир дать? «Ему нужен покой и гарантия безопасности, – рассуждал Гуров. – Но ни того, ни другого я ему обещать не могу. Но если ничего не даешь, ничего и не получаешь. А без его помощи мне не обойтись. Лебедев – единственное слабое звено в руководстве Корпорации. Вербовать можно только его, я обязан подобрать к нему ключ».
– Вы что, не слушаете?
– Виноват, – согласился Гуров. – Но могу повторить все ваши аргументы, я их слышал несколько
