Сидевший в плетеном кресле Эфенди легко поднялся, подошел к камину и начал возиться с кроликами.
– Да никуда я не пропадал, здесь я, – ухмылялся Патрон, – просто ты у меня не один, другие дела тоже имеются.
– Так вы в Москве? – вновь повторил Волин. – А где товар?
– Убыл. Ты же сам его в Шереметьево оттащил. Все в порядке, не волнуйся.
Волин вспомнил, как провожал Патрона, нес за ним чемодан и удивлялся его тяжести. Обычно, улетая на два-три дня, Роговой брал с собой лишь свежие рубашки да туалетные принадлежности.
– Что, язык проглотил? – Патрон явно наслаждался произведенным эффектом. – Я в лайнер зашел, неважно себя почувствовал и вернулся, а товар улетел. Уже получил телекс, все в норме, деньги переведены на счет. Ты давай из Москвы убирайся, здешний климат тебе вреден. Ты подручного-то своего, спортсмена, прохлопал, живехонек он, не говорит сегодня, начнет говорить завтра. Улетай в Вену, я тебе кое-что переведу, живи, поглядим, как здесь все обернется.
– Я все понял, только зачем был нужен весь этот цирк с крахмалом?
– Не понял? Молодой. Выполняй, что сказано. Мы еще с тобой поработаем. У властей выходов на меня нет.
– А Юрий Петрович?
– А он уехал, его не достать.
– А люди? Они потеряли сто миллионов, не успокоятся.
– Не потеряли, а заплатили, – ответил Патрон и показал Эфенди, что кроликов надо еще раз перевернуть. – У людей сегодня забот хватает. Пацанов-то Гуров захватил, одни будут молчать, другие поплывут – человек слаб. Люди будут заботиться в первую очередь о своей жизни, свободе, о деньгах пока не вспомнят.
«Да, обыкновенный бандит, – подумал Волин, – ограбил компаньонов. – Но тут же быстро внес коррективы. – Титан. Гений. Сто миллионов. И миллионы-то ему принесли с поклоном, просили, чтобы взял».
– А мне жить в Вене на ваши подачки?
– И тихо жить, – уточнил Патрон. – Убийц цивилизованные страны выдают. Австрия очень цивилизованная страна. А насчет подачек ты не прав. Ты получишь хорошие деньги. Ты останешься моим человеком, я сам найду тебя. Удачи!
Патрон положил трубку и заторопился к камину.
Вскоре от кроликов остались лишь косточки, перед Патроном их лежало много больше, чем перед Эфенди.
– А сыщик молодец, я в нем не ошибся, – сказал Патрон, вытираясь махровым полотенцем. – Всех мальчишей-кибальчишей он подмел подчистую, а моего верного Санчо Пансу напугал до смерти.
– А как с ним? – спросил Эфенди.
– Мы же договорились, – Патрон взглянул удивленно. – Или я плохо заплатил?
Эфенди получил свою долю в наркотике и претензий по оплате не имел, однако с ликвидацией Гурова возникли сложности: у убийцы в данный момент не было пистолета, а ножом он пользоваться не любил.
– Ты уходишь в Турцию? – Патрон выпил вина. – Граница там дырявая, сложностей не возникнет. – Он огладил бороду, помолчал. – Если только кто стукнет. Но ведь, кроме нас двоих, и нет никого.
Уже давно никто не смел угрожать Эфенди, и он не выдержал. Нарушая собственную заповедь – отвечать на угрозу лишь выстрелом и никогда словами, – он сказал:
– Ты умный, но убить тебя значительно легче, чем сыщика.
– Я умный, – согласился Патрон. – Если ты решишь выполнить более легкую работу, потом лучше быстрее удавись, чтобы не мучиться.
Он сунул руку под подушку, вытянул шелковый шнур и бросил на колени Эфенди.
– Сними люстру, там крюк крепкий.
Эфенди убедили не слова, а то, что шнур был приготовлен заранее. «Обо всем он подумал, с ним надо жить и рассчитаться в мире».
– Я пошутил, Патрон. – Эфенди бросил шнур на лавку.
– Я тоже пошутил, Эфенди, ты настоящий мужчина и профессионал. Сыщик выполнил свое, пусть уходит. А ты обоснуйся в цивилизованной стране, через два-три года о тебе напрочь забудут. Ты прилетишь официально, с паспортом и валютой в кармане, мы встретимся и решим, как нам жить дальше.
Патрон пил, но не пьянел, искренне пребывал в хорошем настроении: наступил его звездный час, который он собирался растянуть на долгие годы. Эфенди же умел молчать и слушать.
– Я не знаю точно, как там, – Патрон махнул огромной ручищей в сторону окна, – но у нас в настоящей цене лишь такие, как мы с тобой, то есть люди, обладающие реальной властью. Эти, – он ткнул пальцем в потолок, – тщеславные и болтливые, и, как всякую крышу, их можно поменять. Эти, – Патрон топнул слоновьей ногой по полу, – нищи и бесправны! Я! – Он ударил себя в грудь. – Фундамент! Вместо меня можно выкопать только яму. Чтобы так глубоко копать, нет ни смелости, ни силы, ни веры, ни денег. Ничего нет! И я бессмертен! Через несколько месяцев заработает рынок, наши деревянные рубли превратятся в пыль, народ…
Патрон презрительно скривился, оставил вино, налил коньяку, произнес, раздельно выговаривая слова:
– Трудящиеся начнут голодать, деловая мелочь, ломая зубки, отрывать кусочки… Правители, сытно кушая, будут продолжать свои игры, сменять друг дружку, принимать самые последние и самые важные постановления, шнырять по заграницам. Наступают веселые денечки… Все было, было…
Патрон встал, качнулся, направился в спальню.
– Ты располагайся, Эфенди… Надо бы немного похудеть. Ты как полагаешь?
Эфенди не ответил, а Патрон разделся, взбил подушку и быстро заснул.
– Звонили из прокуратуры, – сказал полковник Орлов. – Твой Веселов начал давать показания. А подполковника Гурова приглашают завтра к четырнадцати.
– А мой Волин улетел в Вену, – в тон полковнику ответил Гуров.
Друзья сидели в кабинете Орлова. Недавно они «парились» на ковре у Турилина и сейчас, изрядно надоев друг другу, переговаривались лениво и не знали, как расстаться без злобы.
Совещание у генерала продолжалось четыре часа, в нем принимали участие представители прокуратуры, и без взаимных упреков и претензий не обошлось.
И сейчас приятели вновь повторяли недавно выслушанные вопросы и претензии.
– А твоего Лебедева зарезали в камере хранения Ленинградского вокзала.
– Заткнись, – сказал Гуров. – Я обещал ему безопасность и слова не сдержал. А ты не бей по больному. Лучше скажи, куда подевалась тонна денег, которую свезли из всех отделений Корпорации?
История исчезновения несметных миллионов была разгадана. Все гениально просто. Гонцы доставляли Лебедеву деньги и уходили. Он тут же упаковывал их в бумажный мешок и выбрасывал в мусоропровод, где их подбирали и отсылали по назначению.
В квартире не было черного хода, окна выходили лишь на улицу, наблюдение вели только за подъездом.
– Может, все-таки уйдешь? – тоскливо спросил Орлов. – Ну не могу я тебя сейчас видеть. Все, мое терпение кончилось.
Гуров тихонько засвистел, пошел к дверям, взялся за ручку и, не оборачиваясь, спросил:
– А завтра?
– Что – завтра? – Орлов начал шарить по столу, отыскивая, чем бы запустить в Гурова…
– А завтра у тебя терпение появится? Прекрасно, тогда я тебе сообщу, кто руководитель Корпорации.
Гуров вышел, Орлов собрался броситься следом, но, подумав, что запросто можно налететь на розыгрыш, остался в кресле.
Опальный подполковник заглянул в свой кабинет. Не присаживаясь, записал данные Рогового, запер листочек в сейф и вышел на улицу.
