– Не шибко понятное фотографирование на вилле и уж совсем непонятная попытка сделать снимок на холодной, пустой, темной веранде, – добавил Крячко.
– Как нажали на спусковой крючок? – спросил Гойда. – Можно предположить, что протянули обыкновенную нитку и, когда жертва оказалась в нужном месте, слегка дернули. Все из области предположений, ничего не доказывается. Я вас понимаю, друзья, вы работали, получили определенный результат, я критикую. Вы в полном праве сказать, мол, не нравится – предложи что-нибудь получше. У меня ничего получше нет, а то, что вы построили, уж больно шатко, честно сказать, соплями склеено.
– Мы тоже понимаем, – кивнул Крячко. – Ты же запись нашего разговора с Барчуком слышал? Допроси его официально по существу каждого вопроса.
– Убежден, что Барчук явится с адвокатом либо предварительно проконсультируется с ним. И ваши вопросы, типа «почему собрались в еще не обставленной даче?», «кто был инициатором организации обеда?», «почему делали снимки сначала на втором этаже, только позже на веранде?», останутся без ответа, как не имеющие отношения к происшедшему. Если ваши предположения верны, то осуществить столь хитро задуманный план был способен только хозяин виллы. Следует копать в служебных отношениях, пересечениях интересов между вице-премьером и замминистра. В каком вопросе, в проведении какой финансовой операции замминистра мог встать на пути Барчука, встать столь прочно и непреодолимо, что лишь убийство последнего…
– Извини, Игорь, – перебил Гуров. – Нам в финансовых комбинациях не разобраться. Твое предложение не годится. Дом строится с фундамента, а не с крыши. В данном случае фундаментом должно служить не классическое «кому выгодно?», а наше личное, всех троих, убеждение, кто конкретно организовал убийство.
Гойда вскочил, возмущенно замахал руками, от возмущения он не мог произнести ни слова.
– Игорек, расстегни ты на время свой прокурорский мундир! – Гуров рассмеялся. – Мы не собираемся творить беззаконие. Мы не мальчики и не выложим на твой стол лишь предположения и убеждения. Но нам убеждения необходимы. Когда мы узнаем, кто убийца, упремся рогами, будем добывать доказательства. Мы будем знать и помалкивать, и наши начальники, какие бы они золотые ни были, не должны знать, что мы знаем. Ни твой помощник прокурора Федул Иванович Драч, умница и честнейший мужик, ни наш генерал и друг Петр Николаевич Орлов. Начальству мы докладываем добытые факты, а наши предположения, голословные убеждения – наше личное. Мы можем добывать доказательства месяц, год, может, придется ждать ошибки, нового преступления убийцы. И нечестно грузить на начальников, у них не одна группа.
– Согласен, – сказал Гойда. – Сколько у нас подозреваемых? Пятеро.
– Меня не спрашивают, но я бы оставил троих, – сказал Крячко. – Я бы исключил самого Барчука, уж больно много против него косвенных улик. И Якушева: у него такая уйма денег, что нет смысла мараться с фигурой масштаба замминистра.
– Два дня назад ты рассуждал иначе, – сказал Гуров.
– Я поумнел. Я не знаю Якушева так хорошо, как знаешь ты, однако при его самомнении, величии не представляю, как он месит грязь на том участке.
– Становишься психологом, – усмехнулся Гуров.
– От тебя и не такую заразу подцепить можно.
– С вами не соскучишься. – Гойда сделал пометки в своем блокноте. – Остаются: Яшин Егор Владимирович, замнач Управления охраны Президента, – начальник Яшина нам глотки перервет; Еркин Олег Кузьмич, председатель комиссии у Бисковитого, – тут слов не надо, сами понимаете; Ждан Юрий Олегович, помощник Президента. Ни один из них в прокуратуру больше не придет, заявит по телефону, что единожды допрашивался и баста. И вы при всей вашей ловкости к ним не подберетесь.
– Обижаешь, начальник! – Крячко призывно взглянул на Гурова, который ответил безразличной улыбкой.
– Известно, все гениальное просто, – начал Гуров. – Откроем карты, бросим на стол, деликатно намекнем, что, к нашему величайшему сожалению, господа хорошие, убийство совершил один из вас. Подозрение в убийстве – не надоевшее обвинение в воровстве…
– Меня повесят, содрав прокурорский мундир вместе с кожей, – прокомментировал Гойда.
– Ты слишком высокого мнения о власть имущих. Они не мушкетеры: «Один за всех и все за одного!» Ни один начальник не захочет держать рядом с собой возможного убийцу.
– Ельцин же держит рядом Грачева, и ничего!
– Заткнись! – Гуров матерно выругался, выпил из стоявшей на столе бутылки пепси. – Извини, Станислав, извини!
– Ладно уж, мы привыкшие. – Крячко широко перекрестил друга.
– Игорь, ты не должен ни в коем случае никого ни в чем обвинять. Барчук у тебя в ближайшее время объявится, пусть с двумя адвокатами. Ты вежливо улыбаешься, благодаришь, извиняешься, все путем, по протоколу. Затем мягко, с болью в сердце, заикаясь и не договаривая, сообщаешь о вновь вскрывшихся обстоятельствах. Будь они прокляты, эти обстоятельства, и трижды проклята судьба, которая свалила неподъемный груз на твои хилые плечи.
– Выгонят из ментов, в поэты подашься.
– Станислав, меня за долготерпение живым на небо возьмут, – ответил Гуров и вновь повернулся к следователю. – Извини за поучения, но у меня было время все обдумать и подготовиться.
Гойда вспомнил напутственные слова генерала и миролюбиво кивнул.
– Затем ты приглашаешь Барчука, обязательно с адвокатом, эксперта НТО и едешь в знакомый замок. Место, где вошла контрольная пуля в стену веранды, ты найдешь без особого труда, эксперт извлекает пулю, оформляешь все должным образом.
– Адвокат заявляет протест, мол, неизвестно, каким образом пуля туда попала, – говорит Гойда, но не протестуя, а явно предлагая Гурову развивать свою мысль дальше.
– И адвокат прав, действительно, неизвестно, но именно здесь был убит человек, и твоя обязанность пулю изъять и отправить на сравнительную экспертизу. Ты, следователь прокуратуры, сожалеешь, но обязан выполнить свой долг. Здесь ты можешь исполнить классный номер, Игорь. Непрерывно повторяя, что кощунственно подозревать хозяина в убийстве, пригласи Барчука с адвокатом пройти по участку от веранды к предположительному месту, где был укреплен карабин. Скажи, предполагаешь, была натянута нитка, убийца нитку оборвал, но кусочек мог где-нибудь зацепиться.
– Даже если нитку найдем, ничего не докажем. – На лице Гойды проступил румянец, следователь уже понял, к чему клонит сыщик.
– Конечно, не докажете, – согласился Гуров. – Но не только нитка, даже ее поиск укажет на группу господ, находящихся на веранде в момент убийства. Ты ничего не говоришь, никого не подозреваешь, ты – лишь зануда-следователь, работаешь. А они, господа правители, мучаются вопросами. А убийца может и предпринять некоторые шаги, возможно, ошибочные. А мы будем ждать! Станислав, мы умеем ждать?
Крячко, ранее улыбавшийся, не выдержал и рассмеялся.
– Я молчал, но не могу больше. Лев Иванович, ты помнишь, какая на участке земля? Теперь представь, как вице-премьер с адвокатом в модных ботиночках топают по щиколотку в земляной жиже от веранды до крана. А? Картина, достойная кисти Айвазовского!
– Он писал море, – возразил Гойда.
– Там и есть море грязи. Вы, господин следователь, не забудьте резиновые сапоги прихватить.
– Спасибо за предупреждение. – Гойда, насупившись, сложил свои бумажки в кейс и поднялся. – Барчук придет, а остальные – не уверен.
Крячко распахнул перед следователем прокуратуры дверь. Гуров, взяв его под руку, доверительно произнес:
– Думаю, что в ближайшие дни у вас появятся все герои. Я попрошу Станислава, он меня любит и не откажет, «проговориться» какому-нибудь журналисту, что расследование остановилось из-за того, что высокопоставленные чиновники отказываются давать показания.
– Я же болтун, запросто проговорюсь, даже прокомментирую. – Крячко состроил дурацкую рожу. – А тут выборы на носу. Ой, чего будет! – Он схватился за голову. – Моя любимая газета «МК», ребята там добрые, без фантазии, они скромно напишут.
– Ну, удачи вам, сыщики! – Гойда поклонился и вышел.
