– Иногда меня называют Мадрак.
Зазывала вздрагивает и застывает с открытым ртом.
– Я... не знал... я...
– Давайте начнем.
– О'кей, сэр. Входите сюда, сэр! Проходите внутрь! Время не терпит!
Толпа расступается. Здесь человек триста. Лампы, все до единой, нацелены на огороженный канатом круг голой земли, в которой вырыта могила. Насекомые и пыль вьются по ступеням света. Открытый гроб лежит у открытой могилы, а рядом, на деревянном помосте – стул. Там сидит человек лет пятидесяти, его бледное лицо исчерчено морщинами и уныло, а глаза слегка навыкате. На нем только шорты; грудь, руки и ноги густо поросли волосами. Он искоса смотрит, как двое пробираются сквозь толпу.
– Все улажено, Долмин, – облегченно сообщает коротышка.
– А моя десятка? – напоминает Мадрак. Зазывала, вздыхая, сует ему сложенный чек. Мадрак внимательно изучает его и прячет в свой бумажник.
Коротышка взбирается на помост и сверху улыбается толпе. Затем он сдвигает на затылок соломенную шляпу.
– Итак, друзья, – его буквально распирает от радости – наше шоу начинается. Сейчас вы убедитесь, что ждали не зря. Этот человек, Долмин, готов совершить самоубийство для удовольствия почтенной публики. По личным мотивам он отказывается от большой гонки и соглашается заработать немного денег для семьи выполнением этого на ваших глазах. За представлением последуют подлинные похороны в той самой земле, на которой вы сейчас стоите. Держу пари, что вы давненько не видели настоящей смерти и сроду не бывали на похоронах. Сегодня вы увидите и то и другое, а сейчас все внимание – самому мистеру Долмину и святому отцу, пришедшему его напутствовать! Давайте похлопаем им обоим!
Почтенная публика нетерпеливо рукоплещет.
– ... И последнее предостережение. Не стойте слишком близко. Мы тут приготовили для вас небольшой фейерверк, и хотя наше заведение от пожара застраховано, но не застрахованы вы! О'кей! Прошу вас, джентльмены!
Он спрыгивает с помоста как раз в тот момент, когда Мадрак взбирается туда. Мадрак наклоняется к сидящему человеку, рядом с которым уже стоит жестяная банка с надписью ВОСПЛАМЕНЯЮЩЕЕСЯ.
– Вы уверены, что действительно хотите довести это до конца? – спрашивает он.
– Да.
Он вглядывается в глаза человека, но зрачки не расширены и не сужены.
– Почему же, сын мой?
– Личные мотивы. Я не хотел бы вдаваться в подробности. Отпусти мне грехи, отец.
Мадрак кладет руку на голову самоубийце.
– Насколько я могу быть услышан кем-либо или чем-либо, могущим прислушаться или не прислушаться к тому, что будет сказано мною, я прошу, если прощение значит хоть что-то, чтобы был ты прощен за все, что совершил ты или не совершил и что требует прощения. И если не прощение, но что-то иное еще может послужить к твоей выгоде после разрушения твоего тела, я прошу, чтобы это иное было тебе дано или не дано, в зависимости от обстоятельств, чтобы обеспечить тебе эту выгоду. Я прошу этого как посредник между тобой и тем, что будет или не будет тобою, но для которого может иметь значение твое благополучие, если моя просьба как-то может влиять на него. Аминь.
– Спасибо, отец.
– Прекрасно! – в первом ряду рыдает жирная женщина с голубыми крыльями. – Прекрасно! Какой слог!
Человек по имени Долмин уже поднял банку с надписью ВОСПЛАМЕНЯЮЩЕЕСЯ и выплеснул на себя содержимое.
– Есть у кого-нибудь сигарета? – спрашивает он, и зазывала с готовностью протягивает ему пачку. В руке у Долмина зажигалка, но он медлит и смотрит на толпу, словно ищет кого-то глазами.
– Неужели вам так не нравится жизнь? – спрашивают его. Тогда он улыбается и отвечает:
– Жизнь достаточно дурацкая игра, а дурацких игр я не люблю. Вдумайтесь, и вы последуете за мной... – щелкает зажигалка. Благочестивый Мадрак к этому времени уже далеко от огороженного канатами круга.
Волна жара ударяет от пламени, и вопль пронизывает толпу как раскаленная игла.
Спокойны только шестеро с огнетушителями: огонь ведет себя смирно, пожара не будет и можно любоваться зрелищем.
Где-то в углу Мадрак складывает руки под подбородком и опирается ими на посох.
Скоро пламя гаснет и служитель в асбестовых перчатках выходит вперед, чтобы завершить работу. Публика безмолвствует. Ожидаемых аплодисментов нет.
– Так вот на что это похоже! – шепчет наконец кто-то, и шепот его слышен всем.
– Может, похоже, – доносится из глубины палатки, – а может, и нет.
Говоривший выходит к канатам. Он высок и бледен, у него длинная зеленая борода и под цвет ей зеленые глаза и волосы. Одет он в черное и зеленое.
– Это волшебник, – сообщает кто-то, – из балагана на том берегу.
– Правильно, – с улыбкой соглашается зеленобородый, протискиваясь сквозь толпу и не забывая слегка
