«срезать» человека с ног, прошли, сцепил пальцы и двумя руками ударил за ухо амбала, стоявшего рядом. Этого оказалось достаточно, амбал рухнул на колени и отключился. Тиша и Миша были ребята простые, глушили своих «клиентов» рукоятками пистолетов. Станислав поставил одного из «санитаров» враскоряку у «рафика», защелкнул на нем наручники, поманил пистолетом второго «санитара», когда тот подошел, оперативник пристегнул бандита к руке его товарища.
И, когда можно было праздновать победу, произошло самое худшее, что случается в жизни оперативного работника. В пылу схватки забыли водителя «скорой». И водитель распахнул свою дверцу и саданул из автомата. А на улице находились посторонние люди, главное, дети.
Станислав и Гуров выстрелили почти одновременно. Бандит, согнувшись, вывалился из кабины, успел короткой очередью прочертить землю: рухнул стоявший на коленях амбал, закричали женщина и ребенок.
Станислав приставил пистолет к животу «санитара», спросил:
– Где ближайшая больница?
– Да откуда же я знаю? – «санитар» смотрел в белые глаза оперативника, явственно ощущал пулю в своем желудке. – Не стреляй, пригожусь… Там, – он кивнул на «скорую», – еще врач… Настоящий.
Женщину, раненную в грудь, уложили на носилки, которые задвинули в «рафик», маленькому пацану перевязали ногу.
Станислав повернулся к «санитару»:
– Бери пацана на руки, садись рядом со мной и молись.
Станислав сел за руль, «рафик» укатил в Склифосовского. Гуров остался на поле боя, имея на руках труп амбала, который схватил пулю в шею, бесчувственное тело мужика, выпившего в беседке неизвестно что, одного бандита в наручниках, стоявшего тихо, Тишу и Мишу, ждавших указаний, и беззвучно плакавшего Толика. Да еще лежал труп водителя, мертво сжимавшего автомат.
– Отведите его домой, ждите, – Гуров кивнул на Толика.
Во дворе начали появляться люди. Гуров подумал, что впервые за всю длинную жизнь он, полковник и важняк, оказался на вторых ролях, руководил операцией Станислав. Подумал без ревности и зависти, просто констатировал факт: он неохотно выполнял эту работу, потому в решающий момент оказался несобранным. Но теперь, когда пролилась кровь, это его, Гурова, дело, и пусть организаторы поберегутся.
Подлетела «канарейка», и тут же появилась «скорая». «Скорая» забрала трупы, менты усадили скованного «санитара» в свою машину, молоденький лейтенант переминался с ноги на ногу, вопросительно глядя на Гурова.
– Отвези в МУР, передай генералу, скажи, мол, от полковника Гурова. Вскоре привезут еще одного. Я заеду в Министерство, отпишу своему начальству рапорт и приеду в МУР, – сказал Гуров, оглядел двор, увидел валявшуюся на земле бутылку. – Подбери, скажи, нужны «пальцы», и передай в лабораторию, пусть определят химический состав содержимого.
– Слушаюсь, – лейтенант явно обиделся, принес из машины газету, забрал бутылку и уехал.
Во всей этой суматохе сыщик не заметил толкавшегося на противоположной стороне Кубу. Гуров в тот день работал плохо.
Но и старый рецидивист тоже был хорош. Вместо того, чтобы при первом «атас» исчезнуть, он досмотрел весь спектакль до конца, стоя у витрины, отирал ладошкой мокрые от пота волосы. Он растерялся, не мог понять, как это он, законник, так крепко лопухнулся. Как проглядел такое количество ментов, да явно не простых, козырных сыскарей? И что он теперь скажет корешам, которые его план одобрили и дали парней и технику?
Куба проводил взглядом скрывшуюся за угол статную фигуру явно главного мента, подумал: а он сильно «мажет» на сыскаря Гурова. Уголовник приободрился, теперь есть чем прикрыться. Никакой валет против козырного туза не пляшет. Скажет, налетел, как на трамвай, пусть осудят. О сыскаре Гурове дважды на сходках «базар» поднимался. Одни говорят, вынести ему приговор, организовать бригаду и кончить. Другие в лоб идут, говорят, мол, мы делаем свое дело, он – свое. Ни один из его «крестников» зла на мента не имеет, дважды случалось, что Гуров людей, незаслуженно под «вышку» сунутых, на небольшие сроки переводил, с прокуратурой бодался. О нем братва разное мнение имеет, но никто не скажет, что против такого мента лопухнуться грех.
Генерал Орлов слушал Гурова, как всегда, не перебивая; сидел в кресле, откинувшись и закрыв глаза, сцепив короткие пальцы на животе.
– Все? – Орлов навалился на стол, начал без надобности перекладывать карандаши. – Станислав звонил, женщина в реанимации, но жизнь вне опасности.
– Слава Богу, хоть в одном повезло. – Гуров поднялся со стула, пересек кабинет, шире открыл форточку и закурил.
– Ужо мы все в порядочном говне.
– Говно не бывает порядочным, – обронил Гуров.
– Не перебивай, у меня душа болит… Вчера включаю телевизор – а там Директор ФСБ. Мы-де – спецслужба, мы не вяжемся. Это-де милиция вяжется, «крышу» предоставляет, деньги берет… Каково?
– Ну и что? Он правду сказал.
– Он прав, Лева. Деньги мы получаем подчас весьма грязные.
– Я не страдаю. Какое время на дворе – такие и деньги. Они там свою зарплату тоже получают вонючими бумажками. Мало ли кто их лапал.
– Я не в этом смысле. Не придуривайся, ты все понимаешь. У них деньги не пахнут. А у нас?
– Не знаю… Хирург уникальную операцию сделал и тридцать миллионов – отдай! Об этом по телевизору как раз и говорят, только ты не видишь! Наши операции, ваше превосходительство, дороже врачебных стоят. Они одного спасают – мы все общество. Другая, Петя, жизнь, другая – хоть умри!
– Да я понимаю… И все равно – противно. Я, видишь ли, человек старого закала.
