Боуди Карлайл: И вот однажды миссис Кейси облокотилась о стол, окунает иглу в воск, в другой руке держит яйцо и, не глядя на нас с Рэнтом, говорит:
— Берите по яйцу или кыш отсюда! А то я нервничаю. Миссис Кейси дала нам по игле и холодному крутому яйцу и наказала не трясти стол.
— Сначала придумайте что-нибудь, — говорит.
И показала, как окунать кончик иглы в свечу и подносить прозрачную капельку воска к скорлупе магазинного леггорновского яйца.
— Рисуйте иглой то, что вы придумали, — говорит. Капля за каплей. Белое на белом. Невидимый узор. Секрет.
Рэнт ей:
— А ты мне скажи! Я не могу придумать, что нарисовать.
А мать ему:
— Что-нибудь придумается.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: И словенские писанки, и песчаные мандалы тибетских буддистов объединяет то, что внимание художника полностью сосредоточивается на объекте. Несмотря на эфемерность результата, сам процесс помогает выйти за пределы времени.
Боуди Карлайл: Рэнт, я и миссис Кейси сидим за кухонным столом, склонившись над свечой, крошечное пламя которой тонет в солнечном свете, и рисуем то, что знаем только мы. Никому не хочется есть. Был бы только воск и яйцо в руках. Несмотря на запахи всякой вкусной зелени из кастрюль. Мы даже не вздрогнули, когда сетчатая дверь открылась — тр-р-р... бэмс! — и в кухню зашел мистер Кейси.
Что на обед? — спрашивает он.
А ты разве сегодня не поел в столовой? — говорит миссис Кейси, скосившись на яйцо.
Рэнт замер и перестал брать из свечи воск. Не шевелится, не дышит.
А я — я рисую на своем яйце восковой день: солнце с лучами, дерево, мой дом, облачко в небе, и все это знаю только я.
Мистер Кейси говорит:
Айрин, не делай этого с парнем.
Миссис Кейси ему:
Ты же сказал, что поешь в столовой.
Мистер Кейси подходит к плите, сует нос в каждую кастрюлю и говорит:
— Не порть его.
Не отрываясь от своего яйца, от невидимой тайны, миссис Кейси переспрашивает:
Что-что не делать? Рэнт ничего не рисует.
Мистер Кейси говорит:
Не порть парня, ему жениться!
И тянется к миске с яйцами, что стоит у ее локтя. Яйца чисто-белые, но на самом деле расписанные ее тайными письменами за все утро. Невидимое искусство.
— Не эти! — говорит миссис Кейси, поднимая глаза и глядя на него поверх очков.
Но два яйца уже исчезли, пропали в руке мистера Кейси.
Тогда миссис Кейси как закричит, громко-громко, будто на улице:
— Не эти!!!
Мистер Кейси отворачивается к окну и — стук, стук, стук! — стучит яйцами о край раковины, чтобы их почистить.
А я — я рисую в небе невидимую восковую птицу, которая пролетает над моим домом. И на дереве ставлю малюсенькие капельки воска — яблоки.
В тот полдень я впервые почувствовал, что время остановилось. Рэнт и его мама застыли, вокруг серный запах яиц, уксуса и переваренных овощей, проходит неделя, лето, сотня дней рождений. Мы сидим, а солнце в окне над кухонной раковиной стоит целый век. Даже настенные часы затаили дыхание. Мистер Кейси ел яйца, глядя из окна. В его тени пламя свечи стало видимым. Скорлупки, воняющие серой, он бросает прямо в слив. Съедает эти два яйца, и сетчатая дверь — тр-р-р... бэмс! — закрывается.
Тогда солнце шевельнулось и поплыло к оконной раме. Время снова пошло. И все часы затикали.
Шериф Бэкон Карлайл (детский враг Рэнта): Не надо объявлять Чета Кейси негодяем за преступления его сына. Как я понимаю, с рождения мы никого не любим. Любовь — это навык, который надо освоить. Как собака учится не гадить дома. Или как талант, который ты развиваешь или не развиваешь. Или мышца. Если ты не научился любить кровную родню, ты никогда не полюбишь по- настоящему. Никогда и никого.
Боуди Карлайл: Когда миссис Кейси деревянной ложкой положила первое яйцо в краску, мы впервые за весь день увидели секретные картинки друг друга.
Она опустила мое яйцо в кастрюлю с вареной краснокочанной капустой, которая воняла уксусом и газами, а достала его голубым. Как небо. Если не считать тех мест, где воском были нарисованы яблоня с яблоками, дом, облачко и солнце на небе. Мой дом, куда я хотел вернуться до того, как придет мистер Кейси.
Свое яйцо миссис Кейси положила в кастрюлю с вареной свеклой и достала красным. Как кровь. Если не считать восковой росписи, сложной, как паутина или кружевной тюль. Только это не тюль, а какие-то слова. Красивые, как стихи в «валентинках». Слишком красивые, чтобы читать.
Мать Рэнта берет в ложку его яйцо и спрашивает:
В какой цвет?
В зеленый, — говорит Рэнт.
В зеленый так в зеленый, — говорит она и кладет яйцо в кастрюлю с разбухшим скользким шпинатом.
Когда миссис Кейси достает яйцо из кастрюли, оно какое-то полосатое. Расчерчено на квадратики.
Рэнт трогает яйцо пальцем. Потом еще раз. Берет с ложки. Ухватив его с одного конца, опускает другой в кастрюлю с вареным луком. В желтую краску.
Рэнт поднимает желто-зеленое яйцо в полоску. Белые восковые линии похожи на линии на школьном глобусе.
Красивый ананас, — говорит миссис Кейси.
Это не ананас, — поправляет ее Рэнт.
Наполовину зеленое, наполовину желтое, расчерченное на квадратики. Рэнт поднимает его, зажав пальцами, и говорит:
— Это осколочная граната МК-2.
Начинена, говорит, гранулированным тротилом. Дальность броска — до ста футов. Радиус рассеивания осколков — тридцать три фута. Чугунный корпус с бороздами для улучшения дробления при разрыве. Радиус убойного действия — семь футов.
Рэнт кладет «гранату» на кухонное полотенце, где сушатся яйца, мое — синее, его мамы — красное. И говорит:
— Давайте таких побольше наделаем!
Эхо Лоуренс (автосалочница): По рассказам Рэнта, сад безраздельно принадлежал его матери. Газон — отцу. Айрин узнавала время по цветам. После крокусов — тюльпаны, незабудки, ноготки, львиный зев, розы, красоднев, рудбекия и подсолнух. После шпината — редис, салат и ранняя морковь. Для Честера Кейси одна неделя — это время между стрижками газона. Один час — пора передвигать разбрызгиватель. Мы все живем по разным часам и календарям.
Однажды на Пасху, рассказывал Рэнт, его мать спрятала яйца в тюльпанах и розовых кустах. Дала ему корзинку и говорит:
— Счастливой охоты, Бадди!
У Рэнта на руке до сих пор остался шрам, где паук его укусил.
Боуди Карлайл: Утром на Пасху Рэнт сует руку под какой-то цветок или куст и отдергивает. Его глаза — чпок! — выпучиваются: на руке сидит паук. Рэнт сшибает его, но кожа уже
