утром я обнаружил на потолке пятно. Потолок сильно протек.
У парня с бачками звонит мобильный.
Нэш вынимает пальцы изо рта и причмокивает губами. Скосив глаза, он рассматривает свои ногти.
Мертвый парень был наркоманом. Многие жители этого дома — законченные наркоманы. Я спрашиваю у Нэша, не умер ли кто-то еще в моем доме. Может быть, вчера ночью в Лумис-плейс умерли несколько человек?
Парень с бачками берет свою девушку прямо за волосы и отрывает ее от своего рта. Другой рукой он достает из кармана мобильный и подносит его к уху:
— Алло?
Я говорю, что если там кто-то умер, то все они умерли “без очевидной причины”.
Нэш водит пальцем по луковому соусу у себя на тарелке и говорит:
— Ты живешь в этом доме?
Да, я уже говорил.
Парень с бачками говорит в телефон, по-прежнему держа девушку за волосы:
— Нет, радость моя. — Он говорит: — Я сейчас как раз в кабинете у доктора, и новости не особенно радостные.
Девушка закрывает глаза. Она запрокидывает голову и пытается освободить волосы.
А парень с бачками говорит:
— Нет, похоже, что метастазы есть. — Он говорит: — Нет, я в порядке.
Девушка открывает глаза.
Он ей подмигивает.
Она улыбается.
Парень с бачками говорит в телефон:
— Да, это многое значит. Я тебя тоже люблю.
Он отключает мобильник и притягивает девушку к себе.
Они снова целуются.
Нэш берет со стойки десятку и убирает в карман. Он говорит:
— Нет. Я ничего такого не слышал.
Нога девушки соскальзывает с приступочки. Она смеется. Она снова встает на приступочку и говорит:
— Это она звонила?
А парень с бачками говорит:
— Нет.
И все случается помимо моего желания. Я просто смотрю на парня с бачками, и у меня в голове проносится баюльная песня. Песня, мой голос в душе, голос судьбы — отзывается во мне эхом. Помимо воли. Чисто рефлекторно. Все происходит так быстро, как будто я просто чихнул.
Нэш говорит, дыша мне в лицо луком:
— Странно, что ты об этом спросил. — Он отправляет в рот палец в луковом соусе.
И девушка возле стойки говорит:
— Марти?
А парень с бачками медленно сползает на пол, цепляясь за стойку.
Нэш оборачивается посмотреть.
Девушка опускается на колени рядом с парнем, который теперь лежит на полу, и говорит:
— Марти?
Лак у нее на ногтях — ярко-малиновый с блестками. Ее малиновая помада вся размазана по губам парня.
Может быть, парень и вправду был болен. Может быть, он подавился вишенкой из коктейля. Может быть, я никого не убил — еще раз.
Девушка поднимает глаза, смотрит на Нэша, потом — на меня. Ее лицо влажно блестит от слез. Она говорит:
— Кто-нибудь знает, как делается массаж сердца?
Нэш снова макает пальцы в луковый соус, а я переступаю через тело на полу, хватаю пальто и иду к выходу.
Глава тринадцатая
Возвращаюсь в редакцию. Уилсон из международного отдела интересуется, видел ли я сегодня Хендерсона. Бейкер из литературной редакции говорит, что Хендерсон не звонил, чтобы предупредить, что он болен. Ему звонили домой, но к телефону никто не подходит. Олифант из редакции спецрепортажей говорит:
— Стрейтор, ты это видел?
Он показывает мне объявление:
ВНИМАНИЮ КЛИЕНТОВ ФРАНЦУЗСКОГО САЛОНА КРАСОТЫ
В объявлении сказано: “Вы посетили тамошнего косметолога и у вас на лице остались рубцы и шрамы?”
Номер, который стоит в объявлении, — новый. Я его раньше не видел. Я звоню по указанному телефону, и мне отвечает женщина:
— “Гренка, Грымза и Гаррота”, юридические услуги.
Я вешаю трубку.
Олифант подходит к моему столу и говорит:
— Пока ты не ушел, скажи что-нибудь хорошее про Дункана. — Он говорит, они готовят статью памяти Дункана, человека и журналиста, и собирают добрые отзывы сослуживцев. Кто-то из отдела искусства рисует его портрет по фотографии с пропуска. — Только с улыбкой, — говорит Олифант. — С улыбкой и больше похожим на человека.
По дороге сюда из бара на Третьей я считал шаги. Чтобы чем-то занять свои мысли. Я насчитал 276 шагов, а потом, на углу, парень в черной кожаной куртке просвистел мимо меня со словами:
— Проснись, придурок. Пешеходам зеленый.
Все происходит само собой. Непроизвольно, как зевок. Я смотрю парню в спину, и баюльная песня звучит у меня в голове.
Он идет впереди, переходит улицу. Заносит ногу, чтобы ступить на тротуар на той стороне, но нога ударяется о поребрик, и он плашмя падает на асфальт. Ударяется головой. Звук такой, как будто на пол упало яйцо — только очень большое яйцо с мозгами и кровью внутри. Его руки безвольно лежат вдоль тела. Носки его черных ботинок свешиваются с края тротуара и нависают над водостоком.
Я переступаю через него и считаю — 277. Считаю — 278, считаю — 279...
За квартал до редакции улица перекрыта барьером для скачек. Офицер в темно-синей форме трясет головой:
— Вам надо вернуться и перейти на ту сторону улицы. Эта сторона закрыта. — Он говорит: — Там фильм снимают. Прохода нет.
Все происходит само собой. Непроизвольно, как судорога в ноге. Я смотрю на его полицейский значок, и баюльная песня звучит у меня в голове.
Глаза у него закатились — видны только белки. Рука тянется к груди, колени подгибаются. Падая, он ударяется подбородком о верхний край барьера с такой силой, что слышно, как клацнули зубы. Изо рта вылетает что-то розовое и влажное. Кончик откушенного языка.
Я считаю — 345, считаю — 346, считаю — 347. Перелезаю через барьер и иду дальше.
