— Слышала про твои достижения от кое-кого из медсестёр, — отвечает Пэйж Маршалл. — Мне известно, что у тебя нет предубеждений против рекреативного секса. Или же дело во мне? Я что — не твой тип? Это так?
Мы оба затихаем. Мимо проходит дипломированная помощница медсестры, толкая тележку с узлами простыней и сырых полотенец. У неё обувь на резиновой подошве, а у тележки резиновые колёсики. Пол покрывает древний пробковый паркет, отполированный пешеходным потоком до тёмных тонов, поэтому она проходит беззвучно, оставляя за собой только слабенький шлейф запаха мочи.
— Пойми меня правильно, — говорю. — Я хочу тебя оттрахать. Я очень хочу тебя оттрахать.
Вдали по коридору помощница медсестры останавливается и оглядывается на нас. Зовёт:
— Эй, Ромео, дал бы ты бедной доктору Маршалл передохнуть.
Пэйж отзывается:
— Всё хорошо, мисс Паркс. Это наше с мистером Манчини дело.
Мы оба наблюдаем, как она ухмыляется и толкает тележку дальше, скрываясь за углом. Её зовут Ирэн, Ирэн Паркс, — и, ладно, допустим, мы с ней занимались кое-чем в её машине год назад, примерно в это же время.
См. также: Кэрен из Ар-Эн.
См. также: Женин из Си-Эн-Эй.
В те разы мне казалось, что каждая из них должна быть кем-то особенным, но без одежды они оказывались как все на свете. Теперь её задница так же заманчива, как точилка для карандашей.
Объясняю Пэйж Маршалл:
— Тут-то ты как раз ошибаешься, — говорю. — Я так сильно хочу тебя оттрахать, что аж накрывает, — говорю. — И, нет, я не желаю никому смерти, но и не хочу, чтобы мама снова стала такой, как была когда-то.
Пэйж Маршалл вздыхает. Стягивает рот в тугой узелок и молча на меня таращится. Прижимает свою планшетку к груди, сложив руки крест-накрест.
— Значит, — говорит она. — Дело тут совсем не в сексе. Ты просто не хочешь, чтобы твоя мать выздоровела. Ты просто не умеешь ладить с сильными женщинами, и считаешь, что если она умрёт, то твои связанные с ней заботы тоже.
Мама кричит из своей комнаты:
— Морти, за что я тебе плачу?
Пэйж Маршалл продолжает:
— Можешь врать моим пациентам и разрешать их жизненные конфликты, но не ври сам себе, — потом прибавляет. — И не ври мне.
Пэйж Маршалл говорит:
— Ты скорее захочешь увидеть её мёртвой, чем выздоровевшей.
А я отвечаю:
— Да. То есть, нет. То есть, не знаю.
Всю свою жизнь я пробыл не столько ребёнком своей матери, сколько её заложником. Объектом её общественных и политических экспериментов. Её личной лабораторной крысой. А теперь она моя, — и ей не сбежать посредством смерти или выздоровления. Просто мне нужен хоть один человек, которого можно спасать. Мне нужен один человек, который во мне нуждается. Который жить без меня не может. Я хочу быть героем, но не однократно. Пускай даже это значит держать её в беспомощности — я хочу быть чьим-то постоянным спасителем.
— Понимаю-понимаю-понимаю, это звучит ужасно, — Но, даже не знаю… Я считаю вот что.
Теперь мне придётся рассказать Пэйж Маршалл, что считаю на самом деле.
Я хочу сказать — просто надоело всё время быть неправым только потому, что я парень.
Я хочу сказать — сколько можно выслушивать от всех, что ты жестокий, предвзятый враг, пока не сдашься и не станешь таковым. Я хочу сказать, козлом-женоненавистником не рождаются, им становятся, — и всё больше из них становятся такими благодаря женщинам.
Спустя какое-то время берёшь и складываешь лапки, и принимаешь факт, что ты женофоб; нетерпимый, бесчувственный, кретинский кретин. Женщины правы. Ты неправ. Привыкаешь к мысли. Сживаешься с тем, что от тебя ожидают.
Даже если ботинок мал, подожмёшься под размер.
Я хочу сказать, — в мире, где нет Бога, разве матери — не новый бог? Последняя сокровенная недостижимая инстанция. Разве материнство не осталось последним настоящим волшебным чудом? Но чудом, невозможным для мужчин.
И пускай мужчины заявляют, что сами рады не рожать, — всякая там боль и кровь, — но на самом деле, всё это тот же самый кислый виноград. Сто пудов, мужчины неспособны сделать ничего даже близко потрясающего. Выигрыш в физической силе, абстрактное мышление, фаллосы — все мужские преимущества кажутся уж больно условными.
Фаллосом даже гвоздь не забьёшь.
Женщины же сразу рождаются с куда большими потенциальными способностями. Только в тот день, когда мужчина сможет родить, — только тогда мы сможем начать разговор о равных правах.
Пэйж я это всё не рассказываю.
Взамен говорю, что мне просто хочется быть ангелом-хранителем хотя бы для одного человека.
«Месть» — неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.
— Тогда спаси её, оттрахав меня, — советует доктор Маршалл.
— Но мне не нужно вообще полностью её спасать, — говорю. — Я до ужаса боюсь её потерять, но если иначе — то могу потерять себя.
В кармане моей куртки по-прежнему лежит мамин красный дневник. По-прежнему нужно разыскать шоколадный пудинг.
— Ты не хочешь, чтобы она умерла, — подытоживает Пэйж. — И тебе не нужно, чтобы она выздоровела. Так что же тебе нужно?
— Мне нужен кто-то, кто умеет читать по-итальянски, — отвечаю.
Пэйж спрашивает:
— Например, что?
— Вот, — говорю, и показываю ей дневник. — Это мамин. Он на итальянском.
Пэйж берёт тетрадку, пролистывает. Уши у неё по краю горят красным от возбуждения.
— Четыре года отходила на итальянский по студенчеству, — сообщает. — Могу сказать, что здесь написано.
— Я просто хочу держать всё под контролем, — говорю. — А взамен — хочу оставаться взрослым.
Продолжая пролистывать тетрадку, доктор Пэйж Маршалл замечает:
— Тебе хочется держать её в слабости, чтобы всегда быть во главе, — поднимает на меня взгляд и говорит. — Звучит так, словно тебе охота быть Богом.
Глава 19
Чёрно-белые цыплята таскаются по Колонии Дансборо; цыплята со сплющенными головами. Есть цыплята без крыльев или только с одной лапой. Бывают цыплята вообще без ног, шлёпающие по грязи коровника на одних растрёпанных крылышках. Слепые цыплята без глаз. Без клювов. Урождённые такими. Дефективные. Родившиеся уже сразу с разбитыми маленькими цыплячьими мозгами.
Существует невидимая грань между наукой и садизмом, но тут её сделали видимой.
Речь не о том, что мои собственные мозги будут стоить большего. Вон, гляньте на мою маму.
Посмотрела бы доктор Маршалл, как они все тут кувыркаются. Я не о том, что она поняла бы.
Дэнни здесь же, со мной: Дэнни лезет в задний карман штанов и вытаскивает газетную страницу для частных объявлений, сложенную в маленький квадратик. Сто пудов, это контрабанда. Его Королевское
