— Корн-доги.
Глава 48
В следующий миг чьи-то руки выныривают сзади и замыкаются вокруг меня. Кто-то из полицейских детективов крепко заключает меня в объятия, замком из двух рук упёршись мне под грудную клетку, и выдыхает в моё ухо:
— Дыши! Дыши, чёрт возьми!
Выдыхает мне в ухо:
— Всё нормально.
Пара рук обхватывает меня, отрывает от пола, и незнакомец шепчет:
— С тобой всё будет хорошо.
Периабдоминальная нагрузка.
Кто-то хлопает меня по спине, как врач хлопает новорожденного, и я выпускаю в воздух крышку от бутылки. Нутро моё рвётся на свободу по штанине, выбрасывая два резиновых шарика и всё дерьмо, над ними скопившееся.
Вся моя личная жизнь сделана общественной.
Скрывать больше нечего.
Обезьяна с каштанами.
В следующую секунду я обрушиваюсь на пол. Хлюпаю носом, а кто-то рассказывает мне, что всё хорошо. Я жив. Меня спасли. Я почти умер. Прижимают мою голову к груди и укачивают меня со словами:
— Успокойся уже.
Прикладывают к моим губам стакан воды и говорят:
— Тише.
Говорят, что всё кончено.
Глава 49
Вокруг замка Дэнни толпятся сотни людей, которых я не помню, но которые никогда не забудут меня.
Уже почти полночь. Вонючий, осиротевший, безработный и нелюбимый, нащупываю дорогу сквозь толпу, пока не добираюсь к Дэнни, который стоит в середине, и говорю:
— Братан.
А Дэнни отзывается:
— Братан, — он разглядывает толпу людей, которые держат камни.
Говорит:
— Тебе совершенно точно лучше бы сейчас здесь не стоять.
После того, как мы были по ящику, весь день, рассказывает Дэнни, все эти улыбающиеся люди объявляются с камнями. С прекрасными камнями. С такими камнями, что не веришь глазам. Рубленый гранит и тёсаный базальт. Выровненные блоки песчаника и известняка. Они приходят поодиночке, притаскивая раствор, лопаты и мастерки.
Все они интересуются, каждый из них:
— А где Виктор?
Так много народу, что они заполонили весь квартал, и невозможно стало делать никакую работу. Каждый хочет вручить камень лично мне. Все эти мужчины и женщины как один расспрашивают Дэнни и Бэт, как я поживаю.
Говорят, что по телевизору я выглядел просто ужасно.
И — стоит только одному человеку похвалиться, как он был героем. Как он был спасителем и как спас Виктору жизнь в ресторане.
Спас мне жизнь.
Термин «пороховая бочка» очень даже точно всё отражает.
На самом краю всего — какой-то герой уже излагает. Даже во тьме можно разглядеть зыбь откровения, бегущую по толпе. Это невидимая граница между людьми, которые ещё улыбаются, и людьми, которые уже нет.
Между остальными, кто ещё герои, и людьми, которые знают правду.
И все, у кого отобрали миг наивысшей гордости, начинают оглядываться по сторонам. Все эти люди, разжалованные из спасителей в дурачки, чуток сердятся.
— Валить тебе надо, братан, — советует Дэнни.
Толпа так густа, что не видно работу Дэнни: колонны и стены, статуи и ступени. И кто-то кричит:
— Где Виктор?
И кто-то другой орёт:
— Дайте нам Виктора Манчини!
И ведь стопудово — я это заслуживаю. Строй солдат. Вся моя перерастянутая семья.
Кто-то зажигает на чьей-то машине фары, и я очерчен у стены пятном света.
Моя тень жутким силуэтом парит над всеми нами.
Вот он я, задуренный малолетний баран, который считал, что можно когда-нибудь зарабатывать достаточно, знать достаточно, иметь достаточно, бегать достаточно быстро, прятаться достаточно хорошо. Трахаться достаточно много.
Между мной и фарами — очертания тысячи людей без лица. Всех людей, которые думали, что любят меня. Которые думали, что вернули мне жизнь. Их испарившаяся жизненная легенда. Потом одна рука поднимается с камнем, и я закрываю глаза.
Из-за того, что не дышу, у меня на шее набухают вены. Моё лицо краснеет и наливается жаром.
Что-то глухо бьёт в землю у моих ног. Камень. Бьётся ещё камень. Ещё дюжина. Сотней больше ударов. Камни грохочут, и земля трясётся. Камни врезаются друг в друга вокруг меня, и все кричат.
Это мученичество Святого Меня.
Мои глаза зажмурены и слезятся, фары сияют красным сквозь мои веки, сквозь мою собственную плоть и кровь. Сквозь мои слёзы.
Ещё больше ударов в землю. Земля трясётся, и люди кричат от усилий. Ещё больше тряски и грохота. Больше ругани. А потом всё становится тихо.
Зову Дэнни:
— Братан.
Всё ещё с закрытыми глазами, шмыгаю носом и прошу:
— Скажи мне, что там творится.
И что-то мягкое, хлопчатое и не особо чисто пахнущее смыкается около моего носа, а Дэнни говорит:
— Дуй, братан.
И потом никого нет. Почти никого.
Замок Дэнни, — все стены обрушены, камни сбиты и раскатились по сторонам при тяжёлом падении. Колонны повалены. Все колоннады. Пьедесталы опрокинуты. Статуи разбиты. Каменные обломки и куски раствора, осколки кладки засыпали дворы, засыпали фонтаны. Даже деревья расщеплены и подмяты упавшими камнями. Разбитые ступени ведут в никуда.
Бэт сидит на камне, глядя на сломанную статую, которую сделал с неё Дэнни. Не такой, как она выглядит на самом деле, а как она видится ему. Настолько красивая, настолько ему кажется. Совершенная. И теперь сломанная.
