Лидия не могла пересилить себя. Раздраженная незнакомая женщина требовала полностью обнажиться перед ней. Переминаясь с ноги на ногу, Лидия расстегнула бюстгальтер и осторожно положила его на стул.
– Трусы, тетеря, тоже снимай. И живее, живее, – распорядилась тетка.
Мамыкина зажмурила глаза. Ей отчаянно захотелось плакать. Почему процедура такая унизительная?! Она что, специально рассчитана на то, чтобы человек почувствовал свое ничтожество? Глядя в угол комнаты, Лидия выполнила приказание тетки.
– Открыть рот, – скомандовала тюремщица. – Шире, еще шире. Так, теперь уперлась руками в пол. Давай, давай, шевелись. Хорошо. Растопырься. Дура, что ли, не понимаешь, что я сказала? Быстрее. Ну! Можешь одеваться.
Красная от стыда и унижения, Лида трясущимися руками натянула кое-как одежду. Тетка скрылась, заперев ее в комнатке. Мамыкина присела на стул. Мыслей в голове не было, хотелось только одного – чтобы происходящее оказалось сном. Она не знала, сколько времени прошло, когда загромыхала железная дверь. Появилась тетка-тюремщица, вместе с ней молодая и вальяжная красавица в белом халате.
– Добрый день, – произнесла она грудным голосом. – Встаньте, пожалуйста, – обратилась она к Лидии. – Снимите платье.
– Что, опять? – Лидия встрепенулась.
– Да, да, – улыбнулась докторша. – Снимайте. И нижнее белье. Очень хорошо!
Пришлось снова выполнить унизительные процедуры. Красивая докторша с легкой улыбкой убедилась, что Лидия не скрывает оружия, капсул с ядом или микрофильмов.
– Заберите это, – отдала она распоряжение тетке-тюремщице.
Та с брезгливостью сгребла вещи Лидии и направилась к выходу.
– Не беспокойтесь, милочка, – заметив немой вопрос Лидии, сказала докторша, сияя искорками бриллиантов в ушах. – Через несколько минут вам принесут другую одежду. Пока, пожалуйста, подождите!
Несколько минут растянулись более чем на четыре часа. Тюремщица конфисковала и туфли, поэтому Лида, поджав ноги, попыталась усесться на железный стул. Сиденье было холодным и неудобным, в такой позе она продержалась не больше получаса. Бетонный пол, несмотря на теплую погоду, отдавал пронзительным холодом. Лидия заплакала. От отчаяния. От внутренней боли. От ужаса и ощущения абсолютной беспомощности.
Наконец, едва Лида впала в тревожный сон, дверь распахнулась. Появилась тетка и грубо растормошила ее.
– Не спать! – проорала она. – Это запрещено!
– Где моя одежда? – устало произнесла Лидия. – Отдайте ее. Мне обещали, что через несколько минут все принесут.
Тетка ничего не ответила, выбежала, но через несколько минут появилась с грудой тряпок.
– Одевайся, – произнесла она.
– Это не мое, – растерянно сказала Лида. Вместо хорошего крепдешинового платьица, которое она собственноручно сшила, на полу лежали сизого цвета балахон, безразмерные туфли без задников.
– Одевайся, и без разговоров! – прокричала тетка. – Живее!
Лида подчинилась. Внезапно ею овладело безразличие ко всему происходящему. Снова коридоры, решетки, грубые окрики. Наконец она оказалась на пороге камеры. Тетка втолкнула ее внутрь и захлопнула дверь, потом уставилась в «глазок», чтобы наблюдать за происходящим.
В общей камере находилось около тридцати женщин. Крошечное помещение, келья бывшего монастыря, было рассчитано на двух человек. На появление новой заключенной никто не обратил внимания. Каждый был озабочен собственной судьбой. В прочные каменные стены вмонтировали железные конструкции, на которые постелили доски. Это и являлось постелью для тех, кто угодил в камеру. Лежачих мест насчитывалось только десять, поэтому пока десять счастливиц предавались короткому, прерывистому сну, двадцать других в нетерпении ждали своей очереди.
Со всем этим Лида познакомилась позже, в тот день она просто зашла в камеру и, найдя место у стены, прислонилась к выкрашенной коричневой краской каменной кладке. Она не замечала разговоров, мелких ссор, стенаний, которые стояли вокруг, ее мучил единственный вопрос: за что? За что она оказалась здесь? Неужели только из-за того, что помогла ребенку, оставшемуся в одночасье без родителей? Лида вспомнила ехидное выражение лица буфетчицы Ниночки. Как она старалась при обыске, во всем поддакивая военным. Наверняка это она донесла. И мотив самый обычный – желание получить лишнюю комнату. Так делали многие. Соседи отправлялись в Сибирь, а доносчики занимали их скромные апартаменты. Иногда подобная смена хозяев происходила несколько раз в год.
Лида никак не могла смириться со своей участью. Неужели все так просто – достаточно оклеветать человека, и он окажется в тюрьме. Но где же законность, где же справедливость и здравый смысл? Она подумала о дочери, которая осталась совсем одна. Родители Лиды умерли во время войны, мать Семена жила далеко, вряд ли она согласится взять к себе внучку.
В камере находились женщины, арестованные по пятьдесят восьмой статье. Кто-то питал надежду на то, что следователь увидит вопиющие ошибки и отпустит их, другие, осознав, что обратного пути нет, ушли в себя или намеренно вступали в конфронтацию с властью.
Первый допрос прошел ночью. Лида забылась тяжким, пустым сном на шершавых нарах, когда дверь распахнулась: ее и еще двух женщин требовали на допрос. Ничего не понимая, она шла по бесконечно длинному коридору, щурясь от яркого света. Голова болела, хотелось спать.
Кабинет следователя оказался уютно обставленной комнатой, в которой витал дух мещанства. Удобные креслица, пестрые занавесочки на окнах, на стене – гигантский портрет Сталина. Лида намеревалась опуститься в кресло, но следователь, приятный молодой человек, которому едва ли было больше двадцати пяти, покачал головой и указал на неудобную казенную табуретку.
– Извините, пожалуйста, – словно прося прощения, произнес он. – Но вам не положено.
Лида уселась на табуретку и сразу вспомнила процедуру унизительного и постыдного осмотра несколько часов назад. Следователь погрузился в изучение бумаг. Он неспешно переворачивал страницы, беззвучно шевелил губами, по-детски старательно прочитывая каждое слово. Он сразу понравился Лидии. Такой приятный молодой человек не должен поверить в ту галиматью, которую на нее навешивают. Она подробно расскажет ему обо всем, он поймет, что ею двигало только сострадание.
– Итак, Лидия Ивановна, – произнес следователь, отрываясь наконец от бумаг. – Хотите ли вы сделать заявление?
В его прозрачных голубых глазах светилось участие и благодушие. Молодой человек так располагал к себе, что Мамыкина, запинаясь, начала рассказывать. Он внимательно слушал, изредка делая быстрее пометки. В углу комнаты, за спиной Лиды, находилась стенографистка, фиксировавшая каждое ее слово.
– Великолепно, Лидия Ивановна, – произнес следователь. – Значит, вы только хотели помочь мальчику. Как это благородно. Но, сами подумайте, кто в это поверит? Вашего мужа и вас все равно обвинят в пособничестве шпионажу. Расскажите-ка лучше, зачем ваш супруг приносил с работы домой секретные документы и как часто вы ездили в Москву на встречи с представителями вражеских разведок.
– Вы же знаете, что это полная ерунда, – в отчаянии произнесла Лидия. – Семен приносил домой обычные чертежи, кто бы ему позволил вынести что-то секретное. Повторяю, я отвезла бедного мальчика к бабушке.
Следователь мило улыбнулся:
– Да, да, разумеется, как я мог об этом забыть, Лидия Ивановна. Я вас прекрасно понимаю. Женечка, – обратился он к стенографистке, – милая, у тебя начинается перерыв, так что выйди, пожалуйста.
Дождавшись, пока стенографистка покинет комнату, следователь поднялся и подошел к Лиде. Его красивое юношеское лицо озаряла улыбка.
– Лидия Ивановна, бесполезно отпираться. Нам все известно про вредительскую деятельность вашего мужа, а вы помогали ему. От вас требуется одно – подписать протокол. Вы умная женщина, поэтому я рассчитываю на ваше содействие следствию.
Мамыкина покачала головой:
